Здравствуйте, уважаемые радиослушатели, дорогие братья и сёстры. У микрофона протоиерей Евгений Горячев. Продолжаем цикл наших катехизических бесед. В прошлый раз мы говорили о типах святости как о материале, который можно использовать в качестве наглядной иллюстрации к готовящемуся Крещению. Потому что те люди, с которыми катехизатору приходится общаться, они все носят какие-то имена. И лучшего способа проповедовать, нежели пересказать с купюрами, но тем не менее, в самых сущностных моментах неизменно, нежели пересказать жития того Святого, в честь имени которого человек будет крещен. И вот, я стал говорить о том, что если среди сидящих есть Василий, то конечно, среди многочисленных Василиев, которых на церковь причислила к клику Святых, лучше всего делать акцент на тех, кто является примером высочайшей Святости. Я объяснил, почему именно в Василия Великого церковь всматривается как в Великого Святого. Мы с вами закончили разговор на том, что его взгляды, его убеждения носили не просто высоконаучный, по тем временам характер, он был не просто интеллектуалом, но человеком, который все свои знания полагал на алтарь Божий, все свои знания подкреплял молитвой, и мы можем назвать его знания тайнозрительными. Вот, он действительно мистик, несмотря на то, что интеллектуал, вот. Кроме того он достиг определённого уровня. Апостол Павел говорит: «Подражайте мне, как я Христу», это не гордость, не бахвальство это просто свидетельство, вот. У Василия Великого в его беседе с царедворцем присутствует тот же самый тезис: «Я сегодня тот же, какой был вчера и завтра буду таким же, каким был сегодня. Советую тебе на меня походить». Ну, вот что интересно, этот человек помимо вот, той деятельности, о которой я уже сказал, еще и был большим благотворителем, чем стяжал себе славу отца сирих, убогих, нищелюбца, и на этой почве он познакомился с одним иноверцем - талантливым врачом евреем, который тоже считал, что среди важнейших добродетелей библейских - это забота о убогих, о обездоленных. И вот они, значит, общались, беседовали много на эти темы по сути дела, сблизились, но все попытки православного ученого, интеллектуала, Святого, обратить с помощью своих, отточенных аргументов, к вере этого еврея, не увенчались успехом. Он ничего не мог сделать и это как раз таки доказывает, что препятствиями между Богом и душой человека является эта собственная душа. Какие угодно аргументы вы можете приводить и, если человек не захочет, ничего с ним не поделаешь. И вот, тем не менее ситуация разрешилась, но каким образом? Василий Великий сильно заболел, по сути дела, смертельно. И его приятель по благотворительной деятельности предстал перед ним не в качестве совопросника, а в качестве профессионального врача. И Василий Великий его спрашивает: «Как тебе кажется, сколько мне осталось?» Тот ему отвечает: «Ты не проживёшь до утра» - «А что, если я проживу до утра?» - «Ну, я скажу, что я ничего не смыслю во врачебном искусстве» - «А что будет, если я проживу до вечера?» - «Тогда, я скажу, что я шарлатан и люди напрасно чтут меня как мастера» - «А что будет, если я проживу сутки?» - «Ну, тогда я скажу, что Иисус Христос - Бог, Мессия и приму Крещение». Василий Великий прожил сутки, встал, крестил этого еврея, лег и умер. И вот это, как раз пример того, как в жизни человека эта концентрация добродетелей, и мы смотрим на это потрясенные. И как кажется, это полностью разрушает наш тезис о том, что святость это не безгрешие, а посвящение жизни. Какие же здесь грехи? Но это поверхностный взгляд, я сказал о том, что житийный материал выстраивается таким образом, что, в общем-то, это становится как бы картиной, в которой наше внимание концентрируется на главном, а детали отметаются, вот. Поэтому, если хотите, это трансформированная, изменённая реальность настоящей жизни. Как икона не является портретом, не является фотографией, так житие Святого не является его биографией. А чтобы прикоснуться к его биографии повторяю, надо либо добраться до его дневников, либо посмотреть на эту жизнь целиком под разными углами зрения. И для этого, конечно, существует масса вспомогательного материала. Ну, во-первых, что сам Василий Великий думал о себе? А об этом мы можем узнать из его молитв. Когда например, он пишет молитвы и все мы их читаем утренние, вечерние или там, молитвы ко Святому Причащению, мы понимаем, что он был далек от самообольщения, от того, что он действительно Великий, от того, что он действительно Святой. Вот, ну вы можете возразить и сказать, что это тоже дань канону, иначе молитвы не пишутся да, не думаю, не думаю, что человек так уж соответствовал канону хотя бы потому, что канон совсем недавно возник. Вот, по сути дела, они были творцами канонов, поэтому подражать было мало кому. Вот, во-вторых, конечно для нас существует материал современников, его друзей, его недругов. И, вот мы видим, что конечно этот человек не был безгрешным. Его лучший друг Григорий Богослов описывает конфликты, которые были между ними - человеческие конфликты, не одинаково понятые ситуации, не тождественно понятая польза Церкви. Поэтому мы можем сказать о том, что конечно в жизни этого человека были недостатки и слабости, вот, но в целом мы видим, что жизнь отдана Богу, посвящена Ему с соответствующим результатом. Ну, дальше мы понимаем, что разговор о святости, он не исчерпаем, потому что, если любви все возрасты покорны - как говорил поэт, то святости покорны все жизненные человеческие состояния. И действительно, мы не видим ни одного состояния, в котором бы связь была не достижима именно потому, что она является заповедью. Мы видим и мужчин и женщин, мы видим и царей и простолюдинов, мы видим и стариков и детей, мы видим и больных и здоровых, что называется, от царя до пономаря святости покоряются все жизненные, все экзистенциальные человеческие состояния. Вот, и конечно, говоря о типах святости, нужно исходить, во-первых, из святых, чьи жизни наиболее рельефно доносят до нас Евангелие. Потому что, если от святого мало что осталось, кроме того, что он творил чудеса или при жизни или по смерти. Но жизнь его плохо описана, то конечно, на таком материале воспитывать катехизируемых очень сложно. Поэтому повторяю, нужно подбирать самый знаковый, вот, самый колоритный материал. Ну, и, во-вторых, то, о чем я уже сказал, приходиться всегда отталкивается от тех имён, которые носят катехизируемые. Но, а в радио беседах не имеет смысла рассказывать о всех типах святости, о преподобных, как о людях, которые сузили узкий путь, которые сказали Богу о том, что они хотят быть восполненным только им, и поэтому отказываются от брачной жизни. Вот, о Христа ради юродивых, которые, скажем, принесли Богу в жертву и свое эго, свою личность как бы поюуродствовали над самым дорогим - над человеческим разумом, то есть стали казаться уродами в глазах людей, но не в глазах Божьих. Вот, и о праведниках и о других типах святых, их действительно, не так уж и мало – чудотворцы, бессребреники, равноапостольные, апостолы, вот, все это типы святости, о которых конечно, можно говорить до бесконечности. Но вот, на чем я всегда делаю акцент, и об этом стараюсь непременно рассказать, независимо от того, если среди катехизируемых человек, которого можно было бы подвести под этот тип святости. Вот, но об этом я все-таки всегда рассказываю, я сейчас объясню почему, речь идет о святости мучеников. Дело в том, что когда мы сталкиваемся со всеми остальными типами святости, мы видим как бы постепенное возрастание. Один человек у истока, другой человек у итога. Он начинает в одном состоянии и заканчивает в другом, да, может быть этот путь поступательный извилистый. Вот, может быть это спираль, синусоида, то вверх, то вниз. Но, тем не менее, результат в конце прямо противоположен результату вначале. Человек изменился, преобразился. «Бог может и из камней сделать детей Авраама», поэтому Святой это - оживший камень, заговорившая статуя. Но, исключение является святость мучеников, потому что у мучеников нет времени для перемены, если хотите, мученичество - это как раскат грома, как молния, которая блеснула и застает нас в том виде, в котором мы находимся сейчас. И нужно выбрать, а для выбора у человека часто очень мало времени. Вот, я уже рассказывал про ситуацию в Японии, говоря о том, что когда Святитель Николай оказался в Японии в конце девятнадцатого века, там не было ни одного православного, но это не значит, что христианство никогда не проникало в Японию до девятнадцатого века. Очень даже проникало, но, к сожалению, это проникновение, первое проникновение за много веков до Святителя Николая было трагичным. Оно не увенчалось успехом по началу христианская проповедь, католическая, усилиями отцов иезуитов получила очень благоприятное широкое распространение. Но, потом, к сожалению, из-за конфликтов политического характера, из-за вторжения иезуитов в политическое управление страной, не христиане японцы из аристократических классов воспротивились этому, вот, и возникло жесточайшее, жутчайшее гонение на христианство в Японии, которое привело к тому, что значительная часть населения Япония была просто физически уничтожена. Вот, христианская церковь подорвана в своих основах, а Япония на несколько веков закрылась от цивилизованного мира, отстаивая свой этнический, национальный суверенитет. Но, а потом уже вот в более поздние времена возникла так называемое, второе проникновение христианства в Японию. Так вот, после того как религиозная война закончилась, после того как физически христиане скажем так, силою оружия отстаивали право быть теми, кем они есть в Японии, после того, как вот, это небольшое физическое сопротивление было подавлено, перед японскими языческими властями встал вопрос, а что делать с остальными? Потому что есть те, кто хотел себя защищать своих храмы, свои идеалы, а есть те, кто воевать не вышел, но продолжает оставаться христианином – пассивным, неактивным, нигде не позиционирует себя как христианин, но по взглядам, по мировоззрению является христианином. А это невозможно, любая нация точнее, любое государство, которое претендует на то, чтобы сознание подданных было унифицировано, оно не может этого допустить. Поэтому, вот этих скрытных христиан стали выявлять. Каким образом? Ну, например, приезжает отряд воинов там, самураев во главе с сегуном. приезжает в какую-то деревню, о которой известно, что она христианская. И они не врываются в эту деревню, не учиняют допросами с пристрастием вот, они просто разбрасывают перед каждыми воротами там, гипсовыми, бронзовые распятия, иконы и уезжают в соседнюю рощу. Пьют саке, пируют, в общем, ночуют, а на утро опять въезжают в эту деревню. И смотрят - те дома, перед воротами которых, святыни христианские продолжают лежать в грязи - их не трогают, их собирают в сумки до следующей деревни. А те дома, где эти святыни исчезли, потому что, ну, какой же христианин допустит, чтобы их святыни, знаки их веры будут лежать в грязи - их просто сжигают со всеми домочадцами. И эти слухи несутся вперед отряда, вперед карательной экспедиции. В другой деревне уже знают, что будет, и у людей на то, чтобы самоопределиться не так много времени. Ну конечно, есть способы сбежать куда-то в горы, пересидеть. Ну, знаете, это не так просто, потому что на равнине скажем плюс и благоприятная атмосфера, а в горах минус, а у японцев там, во все века все строилось, весь быт, все строения исходили из такого благоприятного климата. И в горах без подготовки просто не выжить, поэтому у человека несколько часов, в лучшем случае несколько суток, для того, чтобы избрать тип поведение, который он считает для себя возможном. Ведь он знает, что сейчас отряд приедет и что будет именно так и как-то надо поступить. И вот я повторяю, что огромное количество, не участвовавшего в сопротивлении населения, но которое считало себя христианским, было просто физически, таким образом, уничтожено. Больше того, после этих деревень, сжигания целых деревень, оставшееся население, которое скажем, не трогало этих икон, этих распятий, проводилось через так называемое, отречение. В этнографическом музее в Токио, до сих пор показывают эту методику, точнее артефакты, которые остались. Скажем, бронзовое распятие или икона Богородицы со стоптанными краями. То есть, подводили человека в присутствии чиновника государственного и требовали от него публичного отречения от христианства. В качестве знака, что он лоялен к традиционной японской религии, что он не христианин, он должен был наступить на эту икону. Стоптанные края говорят о том, что люди даже здесь пытались по возможности, насколько это возможно, не кощунствовать. Поэтому предпочитали наступать на края этих икон, но это нам говорит о том, что мученичество повторяю, как раскат грома, как блистание молнии, застает нас очень неожиданно. И у нас нет времени для того, чтобы длительной и молитвенно аскетической подготовкой, каким-то глубоким мировоззренческим рассуждением прийти к выводу, что я должен поступить, так или иначе. Повторяю, на все про все остается подчас, несколько часов. И конечно, мученичество не недоступно для тех, кто никогда не верил в Бога, для тех, кто никогда не связывал себя со Христом. С какой стати ему умирать за какого-то иудейского проповедника, распятого на Кресте? Поэтому человек с легкостью отречется, совершит какое-то кощунственное действо, только для того, чтобы сохранить свою жизнь. Мученичество затруднительно и для тех, кто знал Христа, мистически знал, кто духовно с ним соединялся. И если мы считаем, что наша вера, подкреплённая вторжением, изливанием, вхождением Божьей благодати в наше сердце, удержит нас от мук нравственного выбора в критический час, мы глубоко заблуждаемся. Вспомните апостола Петра, на Тайной Вечере, образно выражаясь, он бил себя в грудь и говорил, что: «Если надлежит с тобой умереть, готов с тобой на смерть и в темницу». А Христос ему говорит: «Трижды отречешься, прежде, чем пропоет петух». Поэтому, повторяю, мученичество затруднительно даже для тех, кто знал Бога опытно. Ну, наконец, мученичество прекрасно, потому что ни каким другим способом человек не обращается так успешно ко Христу, нежели глядя на то, как умирают христианские мученики. Не зря Тертуллиан называл кровь мучеников «семенем церкви», что оно приносит богатый плод. И кстати, это слово переводится с греческого как «свидетель». Мученик тот, кто собственной кровью готов засвидетельствовать о правде Евангелия. Вот, и поэтому разговор о мученичестве выводит нас на очень важную тему. Если обсуждая заповедь - не укради, мы пришли к выводу, что христианин обречен стать белой вороной, неудобным существом в мире, где люди исповедуют другие взгляды и другие идеалы, то мученичество гораздо больше вызывает в нашей душе формального противления, нежели просто умение не воровать, когда все воруют. Потому что речь идет не просто о материальном неудобстве, а о жизни и о смерти. Ну, например, готов подтвердить это следующей мыслью, следующим тезисом.

Дело в том, что если что-то происходит в Евангелии, а оно по сути дела архетип для дальнейшей христианской жизни на протяжении многих веков, в том числе, если есть в истории церкви мученичество, то оно не может закончиться. Оно не может быть уделом там, семнадцати вековой давности. Почему? Потому что Бог с дьяволом, действительно, борются. И как Бог неизменен в своём желании - видеть человека Богочеловеком, так неизменен и дьявол. И поэтому он сегодня такой же кровожадный, как и всегда. Договориться с ним, попытаться добиться его снисходительности в этих вопросах – невозможно, он будет снисходительным только к своим адептам. Всех остальных он будет уничтожать, и вдохновлять других людей на дело этого уничтожение. И вот, припоминаю эпизод из нашей недавней многострадальной истории, которая говорит о том, что ничего не изменилось. Не только римские императоры бросали христиан львам или там, скажем, сжигали как Нерон в своих садах, делая из них живые факелы, вот. Это же самое происходило в истории России, вот. Мне один священник рассказывал, что был знаком с очевидцами жутчайшей экзекуции в городе Серпухове в первые моменты прихода к власти большевиков. Серпухов может быть восемнадцатый, может быть девятнадцатый год, на территорию храма заходят люди в кожаных тужурках, комиссары в пыльных шлемах, как о них поэт сказал, и прерывают Богослужение, выводят всё духовенство на задний двор и расстреливают. Оставляют только престарелого настоятеля, священника Максима. Бросают его в яму, зарывают эту яму, так что на поверхности остаётся одна голова. Вот, затем покрывают эту голову металлической сеткой и пускают под нее двух голодных крыс, и говорят: «Ну что поп, есть Бог, что же он тебя не выручает? Отрекайся пока не поздно». И вот эти очевидцы рассказывали священнику, что пока батюшка был жив, его обгладываемая крысами голова, произносила только два слова: «Я христианин». И вот, из этой ситуации мы можем сказать, что с одной стороны мы не можем быть не потрясенными злобой этих людей, казалось бы, ну что твои политические мировоззренческие противники, но если они тебе так невыносимы, но расстреляй. Но зачем делать это так? А это понятно, потому что за этим стоит дьявол и он вдохновляет, и он подсказывает, и он пытается склонить человека к отречению всеми возможными способами. Поэтому Оруэлл, в котором своем бессмертным романе именно через крыс провёл главного героя, добиваясь от него отречения, знал, что у каждого из нас есть свой сто первый кабинет, самый большой страх. Знает, конечно, об этом страхе и дьявол, поэтому невидимыми способами вкладывает в уста наших палачей, наших противников именно этот самый большой наш страх, но в то же время мы понимаем, что Оруэлл не прав, потому что не ввел тему веры в своё повествование. Но, он как художник конечно честен. Почему? Потому что он, будучи неверующим человеком, не знает, как поведет себя верующий, вот. Но с точки зрения описания ситуации полностью, то состояние мученичества оно как раз показывает, что человек не один даже в этом положении. С одной стороны мы видим бесконечную, непрерываемую ничем, злобу ненависть дьявола, с другой стороны мы видим Божью благодать и помощь. Потому что этот священник находил в себе силы, поддерживаемый Богом все-таки самое нужные слова произносить. Иногда даже этого не происходит, если кто-то из вас читал замечательный роман Грэма Грина «Сила и слава», то мы видим что священник, которого ведут на расстрел, ведет себя очень по-человечески. В нем нет никакого героизма, он не кричит как житийный, надуманный герой - Святой Хуан в этом романе «Слава Иисусу Христу», не молится на своих палачей. Он боится, как любое обычно человек, его ноги заплетаются, его руки трясутся, он обливается потом, но он не отрекается. Поэтому когда его расстреливают, он говорит только одну фразу: «Простите». Он не считает себя достойным да, ни звания мученичества, не восхищен своим поведением как священник, но, тем не менее, насколько он может, он стоит на своем, Христу он верен. Хотя и вот, так как кажется не геройски, и в этом и сила, и слава, и церкви, и в том числе этого человека. И вот, конечно, тема мученичества она показывает, что на самом деле, когда мы ввязываемся в это дело, которое называется христианством, когда мы разделяем с Иисусом Христом Его мировоззрение, а именно об этом свидетельствуют наши нательные крестики. Это не талисман, не оберег, это в первую очередь согласие на тот образ жизни, который Христос принес на землю и Своей жизнью и Своей смертью. Мы, конечно, понимаем, что теоретически наши размышления на тему того, что, раз у нас был Рождество во Христе, то будет и Голгофа, они непременно наткнутся на эту Голгофу, в то или иной мере в какой-то момент нашей жизни. Непонятно, чем это будет, вот не дай Бог кому-то пройти через реальное мученичество, о котором мы говорим, но оно может быть под другими видами, другим образом, но оно непременно будет. Раз я христианин, значит, в моей жизни будет Голгофа. И тут уж остаётся только надеяться на Бога, на Его милость, на то, что Он не даст нам мучений сверх нашей меры. И когда мы будем изнемогать, поддерживать нас, как поддержал Господа на Кресте. Но завершая, тему мученичества, можно было бы сказать, что перед человеком, сомневающимся, перед человеком, который решил принять Таинство Крещения, не думая об этих моментах - сразу же возникает вопрос - а ради чего мне отдавать самого себя в эту пожизненную мясорубку? Потому что ведь, если разобраться, жизнь лучших христиан это именно мясорубка. Посмотрите на праведников Ветхого и Нового завета, вот, начиная от Авраама и кончая Иоанном Богословом. Мы все видим, что там было мало праздника жизни и очень много страданий. И вот, когда человек размышляет на эти темы, он говорит: «Хорошо, а что мне за это будет, ради чего собственно, я должен в это ввязываться?» Я скажу, что в нашем разговоре это самое слабое место, потому что если я скажу - Царство Небесное, нам обещанное Царство Небесное, то слова повиснут в воздухе. Говорить о природе этого царства, можно только оказавшись там, но апостол Павел который там был, не сказал ничего вразумительного. А именно: «Глаз не видел, ухо не слышало и на сердце человеку не приходило то, что Бог приготовил любящим Его». То есть, по сути дела, это апофатическое, отрицательное богословие - не это, не это, вот, а что? А непонятно что. И перед человеком во всей остроте остается это вопрошание. Что мне за это будет? Я повторяю, это самое слабое в нашем разговоре о том, почему мы христиане. Но одновременно, это же и самое сильное, потому что не корысть заставляет нас идти за Христом. Я уже говорил, что мы должны идти за Богом не потому, что Он что-то говорит и обещает, а потому, что говорит и обещает Бог, ради Него самого. Если это рассуждение перенести на предмет обсуждаемой темы, то я бы сказал так - очень отличаются два типа людей, ухаживающих за своей матерью. Можно ухаживать за ней, потому что я хочу быстрее войти в права наследство, вот, это один тип да, заботой и ухаживания. А можно ухаживать, потому что она моя мать, она мне бесконечно дорога, я люблю ее, поэтому постараюсь последние годы, месяцы и дни ее земной жизни окружить ее максимальной любовью, теплом и заботой. Вот, один это делает по любви, другой это делает ради корысти. Так вот, христиане это те, кто пытаются это делать по любви. Как сказал один Святой: «Не рая я ищу, но создавшего рай». А другой, а другой еще категоричнее выразился: «Какое мне дело до того, как и сколько я должен страдать. Лишь бы мне наследовать пристань спасения».

Поэтому, конечно, наше размышление на эту тему одновременно и слабые и самое сильное место, вот. Мы лишены корысти, потому что повторяю, Царство Небесное, которое нам обещано Иисусом Христом непременно войдет в нашу жизнь. Но, ничего не зная о нем, даже, скажем так, находясь не в состоянии Фомы неверующего, потому что Христос сказал: «Ты веруешь, потому что видел. Блаженны не видевшие и уверовавшие». Мы все-таки предпочитаем оставаться на Его стороне.

Ну вот, пожалуй, этим и можно как бы завершить наш разговор о христианской святости. Как катехизический материал она может, конечно, быть обставлена иначе, добавлена какими-то другими сюжетами, но повторяю, даже если есть среди потенциальных крещаемых, люди, которые не будут крещены с именами мучеников, все-таки тема мученичества и страстотерпчества, но это немножко другая тема, вот, но, тем не менее, все таки связана с человеческим страданием ради Бога, ради правды, она должна быть обозначена. Чтобы человек знал, на что он идет.

Ну, на этом сегодня закончим, всего вам доброго, уважаемые радиослушатели. У микрофона был протоиерей Евгений Горячев. До новых встреч.