Добрый день, уважаемые радиослушатели, дорогие братья и сёстры. У микрофона протоиерей Евгений Горячев. Продолжаем цикл катехизических бесед и возвращаемся к неоконченной теме поста. Мы говорили о том, что у православного понимания поста очень много смыслов. Среди них смыслы, которые мы выделяем в качестве первостепенных и те, которые тоже очень важны, но все-таки не так связывают нас с сущностью нашей веры, вот. И мы с вами говорили о том, что пост это и утверждение себя в Богочеловеческом достоинстве, пост это и воспитание себя благодарности, это и оценка меры своей духовной свободы и уточнение своей физической сущности ради выявления духовной, вот. И наконец, ещё одна тема, на мой взгляд, почти такая же главная как та, с которой мы начали, здесь конец понимания поста смыкается с началом, это тема поста как самопознания. Ну, начну издалека, что значит знать самого себя? Ведь это проблема, помните, на которую указывал Сократ, и которая античность ставила очень высоко. Каждый человек, с одной стороны вроде бы с того момента как у него пробудилась сознание, опознает самого себя, дистанцируясь, абстрагируясь от того, чем он не является. И как кажется, уже в силу этого знает, что я это я, а это, мной, не является - этот ли человек или этот предмет. Но при этом, когда мы подрастаем, когда мы взрослеем, мы начинаем наблюдать сами в себе такие вещи, которые открывают нам нечто, чего мы предположить не могли. Может быть не случайно, парадоксально на эту тему высказался Федор Михайлович Достоевский: «Широк человек, я бы сузил», и вот эта широта человека и в добре, и в негативных каких-то его проявлениях, она сказывается в том, что человек только иногда разводит руками и говорит: «Откуда же я знал, что я на такое способен?», поэтому лучше, если человек, все-таки будет знать, с кем он имеет дело. В первую очередь, если речь идёт о самом себе. И вот это самопознание, оно может быть, предположительно до нас доведено разными способами. Я объясню в конце, почему предположительно. Ну на первый взгляд все очень просто, знает человека лучше тот, кто находится к нему ближе всего. Ну и здесь конечно любой человек скажет: «Ближе меня самого к своей собственной сущности никого нет». Поэтому лучше всего знает человека он сам. И да и нет, потому что когда нас в виде маленького кулечка из роддома принесли домой, можем ли мы сказать, что мы что-то о себе знаем? Мы даже не помним самих себя в этом возрасте. При этом конечно родители, в первую очередь мать может нам напомнить нечто о нашем поведении, и о познании нас самих, то, что нас может быть, повергнет в приятное удивление. Вот, никто ещё в этом крике или в этом смехе, ничего не понимает, а она уже разбирается. Почему? Потому что на тот момент моя связь с матерью глубока, как никакая другая, вот. Потом конечно и отцовские чувства, отцовский интеллект, отцовская душа включается в познание ребенка. Ну, вот на тот момент действительно, меня гораздо лучше знают другие, нежели я сам. Проходит какое-то время, кумиры рушатся, родители ниспровергаются с пьедестала и на первое место в нашей жизни вступают друзья. Уже им мы поверяем тайны, уже с ними мы говорим о том, о чём не дерзаем говорить со своими родителями. Все проходили через этот период и можно совершенно точно утверждать, что на этот момент знает меня лучше тот, кто ко мне в данный момент ближе, друг или подруга, ну и так далее. Проходит ещё какой-то момент. Какие бы глубинные дружеские связи не были между людьми, все-таки мера познания человеком самого себя в браке разительно отличается и от самопознания в семье и от самопознания в дружбе. Не случайно об этой мере познания сказано очень мистично, как о единой плоти, больше того Христос уподобляет отношения Бога и церкви, отношения Бога и человеческой души мистическому браку, как мужчина и женщина объединяются в одно целое, так Господь Бог един со своей церковью, вот. И это на самом деле очень глубокое, повторяю, мистическое рассуждение. Следовательно, муж и жена знают друг друга, так как может быть, не знают никакие друзья и никакие родители, особенно, если речь идет о тех семьях, где люди действительно прожили очень долгую, я не скажу счастливую, но всяком случае, полную испытаний их брака на прочность, на какую-то супружескую состоятельность жизни. И, например, если о каком-то элементе негативном говорить, может быть поэтому, разводящиеся пары так больно ранят друг друга, потому что мера самопознания в браке привела к тому, что только они знают куда уколоть, чтобы было очень больно. Другой человек что-то мне скажет, может быть даже обидное, но меня это никак не коснется, но только тот, кто знает меня действительно, вот, самую суть мою, он может не только меня порадовать в этой глубине, но и уколоть. Поэтому все вот эти рассуждения - семья, друзья, супруги это совершенно верно, так же как и совершенно правильно рассуждение о том, что я знаю себя очень хорошо. Здесь ведь все очевидно. Я наблюдаю за другими людьми всегда извне, кстати, зависть она, мы об этом с вами уже говорили, именно с этим и связана, я потому и завидую, что я только внешнюю сторону человеческой жизни, которая вызывает у меня зависть, наблюдая, а что внутри мне неизвестно. А себя-то я вижу изнутри, но, ведь у каждого свой скелет в шкафу, у каждого есть свои проблемы, но видит их только он сам. Вот, поэтому когда я смотрю внутрь самого себя, я понимаю, что даже если меня кто-то хвалит с явной лестью, я не должен обольщаться по одной простой причине - он не делает меня своей похвалой лучше, я тот, кто я есть в действительности. Иван Александрович Ильин об этом писал очень красноречиво, вот: «Кто-то меня ругает, поносит, на чем свет, я не должен переживать, потому что это не соответствует действительности, которая для меня очевидна». Ну, конечно бывают люди, которые верят льстецам, потому что им хочется, чтобы они так выглядели, такими были и это для них конечно, очень печально. Когда человеку говорят ложь, а он верит в нее, когда он правду о себе не может узнать ни от кого, вот, это, конечно, чревато самыми жутчайшими последствиями духовно-психологическими. Так вот, мы понимаем, что все эти тезисы справедливы. Можно было бы конечно сказать о том, что лучше всего знает человека, сотворивший его Бог, но ради педагогической интриги, пока что Бога выведем за скобки нашего рассуждения, вот. Речь только о земных реальностях. И теперь все, что я сказал, такое очевидное, такое, лежащее на поверхности, и как кажется, не нуждающееся в доказательствах, надо просто взять и перечеркнуть. Человек не знает самого себя, ни через родителей, ни через друзей, ни через супружеские отношения, ни через самого себя. А как это доказать? А доказать на самом деле это очень просто. Я всегда вспоминаю эту историю, потому что она очень красноречивая. Она конечно не единственная, если мы по мировой литературе побродим, по жизненным ситуациям не литературным, а самым, что ни на есть действительным, попутешествуем, мы, конечно, найдём подтверждение этому тезису, а он сводится к следующему.

Служили два товарища, два друга, проходили они службу в Афганистане и между ними произошёл такой разговор. Один был помощником начальника караула, а другой первым разводящим. Тот, который был помощником постарше, он не ходил сам на развод, то есть находился в караульном помещении. А первый разводящий брал смену солдат очередную и обходил посты. Потом возвращался с докладом. И вот он возвращается, делает доклад и тот, который был в караульном помещении, понимает, что что-то произошло. Но в докладе ничего не прозвучало – жертв, происшествий нет, все в порядке, все на месте, сколько отвел, столько привёл, вот, все посты сданы, все посты приняты. Но, они ведь они друзья, поэтому он понимает, что что-то случилось, а что? И он не решается спросить его при личном составе, тогда они запираются в кабинете начальника, и он говорит: «Что случилось?» И он рассказывает ему следующую историю: «Ты представляешь, пришли на пост, а там солдат ( он называет его по фамилии) снял бронежилет, снял каску, вот, положил автомат, уселся, скрестил руки на груди и спит. У меня такая злоба на него, думаю, ну ладно бы дембель, который знает все входы и выходы, вот. Ладно бы человек из детдома, которому наплевать, скажем, на слёзы матери от того, что она вместо живого сына получит цинковый гроб. Но ведь от твоей смерти, вот такой бездарной, тупой, если хотите, зависит не только твоя собственная участь, но жизни твоих многочисленных сослуживцев».

Потому что ведь были случаи, когда часовой, заснувший на посту, не только сам был зарезан, но и приводил врага на территорию воинского подразделения. И людей, просто спящих вырезали, целое подразделение.

И, вот он говорит: «И у меня такая злость на него, я думаю, ну как бы тебе наказать, как бы сделать так, чтобы ты на всю жизнь запомнил, что так поступать нельзя?»

Потому что действительно, опыт старослужащего человека он приводит к тому, что даже если нельзя формально с точки зрения устава, все-таки можно, потому что он знает, когда можно, знает, как это можно сделать. А здесь вот так откровенно - разоружился, что называется так легко, свободно расселся, почти разлёгся и отдыхает. И вот он говорит: «Я думаю какое-то время, и вдруг придумываю, и даже у меня ощущение, что придумываю не я, а кто-то за меня. И как только эта мысль полностью оформилась в моем сознании, я ужасаюсь, пришедшего мне в голову, мне становится страшно. И мне не хочется этого делать, но я какой-то зомбированный становлюсь..» И совершает он буквально следующее. Он подходит к складу, который этот спящий часовой охранял, открывает дверь железную, она скрипит страшно,

- «А у меня» - говорит, «одна мысль, может быть, проснется? Если проснется, то тогда проблема уйдет, вот. Дверь скрипит, а солдат спит, это где-то метров в двадцати от места, где он заснул, вот. Беру мешок с углем бумажный, разрываю его тоже шумно, высыпаю, этот значит, уголь на землю и на таких ватных ногах двигаюсь в его сторону. При этом ботинками усиленно по гравию шаркаю с тем, чтобы хотя бы звуком шагов разбудить этого часового. Нет, спит как убитый, вот не разбудить. И когда наконец, я к нему подошел, я понял, что я не знаю где, в каких мирах в божественных, в дьявольских мне позволено сделать то, что я задумал. Почему? Потому что солдат не проснулся. И тогда я показываю, даю знак солдатам, которых привел, чтобы они не издавали ни одного звука, чтобы ни увидели, чтобы ни произошло. Захожу со спины к нему и со всего маху надеваю этот мешок ему на голову, так что он заходит по самые локти, а потом крепко обхватываю его и прижимаю к себе, а солдат крепкий такой вот, этот первый разводящий. Так его обхватил и крепко жму. В этот момент он проснулся, сразу же проснулся. Сразу же проснулся. И я попытался слиться с ним психологически, что он сейчас испытывает? Потому что он, конечно, сразу понял, что он уснул на посту, что он разоружен, что он в Афганистане, и что у него мешок на голове, и кто-то его крепко держит. И вот, он поборолся какое-то время в моих руках, а потом обмяк. И я чувствую, каждой клеточкой своего существа, чувствую, как ему страшно. И я готов был услышать все, что угодно - молитву, крики о помощи, проклятия, матерщину, взывание к маме, я даже был готов к тому, что он обмочиться от страха. Но я не был готов к тому, что я услышал».

А услышал он буквально следующее: «Дяденька душман, отпустите меня, пожалуйста, я вам покажу, где живут наши офицеры».

И вот он говорит: «Я так растерялся, что конечно сразу же разжал хватку, снял мешок с головы этого солдата, повернул его лицо к себе и стал всматриваться в его глаза». И говорит: «В этих расширенных от ужаса глазах, в этом лице, перепачканном углем, слезами, соплями, вот, я прочёл страх, такой знаете, животный страх и абсолютное неведение самого себя. Потому что если бы в другой благоприятной обстановке я стал бы спрашивать этого солдата или вообще бы мы завели разговор на тему того, как ты поведёшь себя, если окажешься вот, ну скажем, в плену или в состоянии близком к плену, вот, то конечно, он ни за что бы не признался. И сделал бы это абсолютно честно, потому что он не знал, как он себя поведет».

И тогда он сделал вывод, что общем-то никто из нас не застрахован от подобного рода поведения, что мы не знаем самих себя. А узнаем себя только в одном случае, если оказываемся в критической ситуации между жизнью и смертью, а согласитесь, братья и сестры такие ситуации в нашей жизни встречаются не часто. И с одной стороны это очень хорошо. Потому что, каково жить с ощущением такой глубочайшей подлости в самом себе? Ведь это многих людей могло бы довести до самоубийства.

Напоминаю, вам известную киноленту Андрея Тарковского «Сталкер», волшебная комната, в которой исполняются заветные желания, вот. И сталкер, проводник периодически водит туда людей, которые о чем-то просят. И он их предупреждает: «Будьте осторожны в своих желаниях, потому что исполняется только сокровенное, глубинное, самое искреннее желание». И рассказывает историю своего предшественника по имени Дикообраз. Он водил, водил эти группы, а потом решил сам попросить, у него смертельно заболел брат. Он пришёл в эту комнату и попросил здоровья для брата. Вернулся домой - брат умер, а в углу стоит мешок с золотом, потому что исполняется сокровенное желание. И главный герой говорит: «Дикообраз повесился, потому что не вынес правды о самом себе». В каком-то смысле это касается Иуды, и мы об этом с вами уже рассуждали, ведь именно самопознание бросает этого человека в петлю, отчаяние от того, что он поступил именно так.

Поэтому, повторяю, может быть и хорошо, что в жизни большинства из нас нет таких ситуаций с мешком на голове, образно выражаясь, когда бы мы могли испытать глубокое разочарование по отношению к самим себе. Ну, это и плохо, потому что миллионы людей живут, ходят по земле в убеждении своей внутренней и внешней респектабельности. Они себя постоянно с кем-то сравнивают и говорят, ну, как мытарь из евангельской притчи: «Спасибо тебе Господи, за то, что я не такой как прочие люди», вот. Потому что есть ещё хуже меня, люди явно, опустившиеся, ведь не факт. Допустим, человек бомжует, человек пьёт, а может быть, завтра бросится под колёса автомобиля, спасая ребенка, вот. Путь не закрыт ни наверх, ни вниз для любого существа, вот. И наоборот тому, кто привык себя считать, знаете, такой квинтэссенции благородства, увидеть эту сторону своей души будет невыносимо, поэтому самопознание затруднительно, я повторяю, большая часть людей пребывает в трагическом неведении, на предмет самих себя и это может продолжаться всю жизнь. Поэтому Страшный суд, как раз таки страшен тем, что произойдёт это откровение. И многие, думая о том, что они люди, увидят себя зверочеловечеством – козлищами, и это в виду тех, кто, думая, что они люди увидят себя Богочеловечеством, агнцами. «Вот, идёт агнец, который берёт грехи мира»,- говорит Иоанн Креститель о Христе. А на Страшном суде Христос по правую сторону от Себя ставит именно агнцев, а Бог просто констатирует это. Вот, то есть, в общем-то, человек всей своей жизнью самоопределяется, либо к Богу, либо к зверочеловечеству. А Бог просто разводит одних от других, и перетащить козлищ на сторону агнцев через насилие невозможно, это значит отказать человеку в свободе его выбора. Поэтому он так и разводит их. Как говорила один святой: «Мы умрем, посмотрим в глаза Христа и сами поймем - куда нам, направо или налево». Поэтому, вот эта тема поста как самопознания - бесконечно важна. Потому что человек должен себя познать и христианин этим занимается именно в постное время. Каким образом? А я не жду пока мне обстоятельства жизни опять-таки образно выражаясь, наденут мешок на голову, я делаю это самостоятельно. То есть ставлю себя в положение стресса, когда вся моя натура проявляет себя так или иначе, а раз я познал себя, значит, я предупрежден. Даже если я увидел в себе нечто плохое, я не отчаиваюсь, потому что я и знал, чего ещё ждать от такого подлеца, как я? Прости Господи, благослови исправиться, вот. И это выражается в том, что когда человек вступает в пространство поста, вот те многочисленные ограничения, которым он себя подвергает, они, вот эту худшую сторону его жизни, худшую часть его натуры, они как бы обнаруживают, дают ей обличие. Как говорил Иоанн Лествичник: «Грех молчит в нас до тех пор, пока не объявляем ему борьбу. Но как только это делаем, восстаёт как тысячеголовая гидра». Как тысячеголовая, я помню, напоминаю вам, что этот античный сюжет греческих мифов заключается в том, что, сколько бы Геракл этой гидре не рубил голов, у не отрастали новые, вот, и нужно было совершить другое действие для того, чтобы победить ее. И вот, когда человек обнаруживает все это в себе, то, он, конечно, унывает, но все-таки унывает не унынием отчаянии, это не приводит к катастрофе. Во-первых, потому что не все эти грехи сразу же в нем пробуждаются, не всё зло сразу же просыпается, а постепенно это происходит, откровение человека о самом себе вот. И всякий раз, когда он нечто обнаруживает, он обнаруживает и средства, с помощью которого он мог бы это победить. И поэтому, конечно, пост это очень важное время ещё и с этой точки зрения. И я даже бы сказал, что здесь действительно конечная тема поста как самопознания сопрягается в качестве равной с первой темой - отстаивания своего Богочеловеческого достоинства. Ну вот, а теперь мы должны порассуждать на тему поста как средства, потому что воспринятый как цель, он не приносит должного результата, необходимого эффекта. Ведь согласитесь, если человек не может поститься, он не должен это делать. По одной простой причине, он достигает необходимого результата другими способами, другими средствами. Вот, например больной человек подходит и спрашивает у священника благословение на послабление поста, а скажем, малограмотный, может быть даже ожесточённый в чем-то священник, потому что он сам изнемогает, ему трудно поститься, он злиться на такого человека и говорит: «Терпи, постись, во что бы то ни стало». Это не справедливо, потому что если человека болен, страдает, то он этим своим страданием достигает того же самого результата, что и здоровый человек постом. «Страдающий по плоти» - говорит апостол Павел - « перестает грешить», почему? Потому что это страдание является постом для человека.

Продолжим в следующей передачи. Всего вам доброго.