Добрый день, уважаемые радиослушатели, дорогие братья и сёстры. У микрофона протоиерей Евгений Горячев – настоятель Благовещенского собора г. Шлиссельбурга. Мы продолжаем цикл передач, посвященных проблемам катихизации и возможности оглашать желающих вступить в церковь посредством Крещения в современном церковном опыте. И я предложил вам цикл бесед, который соответствует оригинальному истолкованию слов Спасителя «Я есть истина, путь и жизни».

И вот большой цикл, посвящённый истине, вере как верности, исполнению моральных и мистических заповедей. И мы закончили, а сейчас мы перешли ко второй теме, которую условно можно обозвать темой стези или пути, по которому движется каждый христианин. А в особенности христианин будущий. Для того, чтобы самому убедиться, что участие в церковной этике и в церковной мистике не прошло бы для него даром и даже, не обернулась бы своей противоположностью. Как вы помните, мы говорили о том, что недостойное участие в мистических заповедях уподобляет нас Иуде, который причастился на Тайной вечере и не получил никакой благодати, а напротив. Евангелист со всей категоричностью заявляет, что именно с этим «куском вошёл в него сатана». И вот, говоря о теме пути мы, конечно условно, сказали о том, что каждый христианин, следуя за Христом, исполняя заповеди, должен каяться, поститься и молиться. Я ещё раз повторяю о том, что это некая условность, но в плане педагогическом об этих вещах просто необходимо знать. И мы с вами говорили о том, что покаяние это очень сложный, духовно продолжительный процесс, который не начинается исповедью и не заканчивается ей, больше того, христианин кается всю свою жизнь. Мы приводили причины, по которым это происходит у праведника, у святого человека это происходит потому, что всякий раз, чувствуя своё приближение к Богу, он тем больше желает кается, потому что ощущает собственное недостоинство. А у человека, хотя и верящего в Бога, но, по каким-то причинам, культивирующего свой собственный грех это происходит по одной простой причине - он идёт за Богом, но не в полную силу. И может быть в заключение, хотя мы уже вроде, как и завершили эту тему, я хотел бы привести пример образов покаяния, точнее даже вот, одного из образа, который мне совсем недавно пришёл на память. Дело было в двадцатые годы в Париже, как вы помните, большое количество русских, отчасти уехавших, отчасти вышвырнутых советской родиной, оказалось в эмиграции, и в том числе люди такой сильной, мощной, глубокой религиозности. И вот, среди них был Владимир Филимонович Марцинковский и даже не православный человек, он был евангелистом, христианином. И вот, он в своих дневниках припоминает случай, который с ним произошёл в Париже в это время, осенью. Был такой, знаете, дождливый, промозглый день и он шёл по мосту через Сену, который получил в народе название моста самоубийц, потому что с этого моста очень часто люди бросались в воду и кончали жизнь самоубийством. И в основном это были молодые люди это тоже небезынтересно, потому что знаете, именно в молодости мы ещё не отчаиваемся в возможности задавать своей совести главные вопросы. Очень часто человек проживает жизнь и боится признаться себе в том, что она прожита впустую, неизвестно зачем. А вот молодость, она как раз таки и отличается тем, что она эти вопросы задавать пытается и собственно говоря, если смысла не находит, очень часто поступает ригоризтически, то есть вплоть до суицида. И вот, он идет по этому мосту и видит молодого человека неплохо одетого. А это говорит о том, что кончает жизнь с собой не только людей низших социальных слоёв, потому что если смысла в жизни нет, то это может, обескуражить кого хотите, и богатого, и простолюдина, вот, и философа и человека необразованного. И он видит хорошо одетого молодого человека, который стоит, перегнувшись через перила с явным намерением покончить с собой. И вот он идет и думает: «Ну что я ему скажу? Я даже не священник». Расстояние сокращается, наконец, они поравнялись, и Марцинковский задает ему неожиданный вопрос: «Простите, мне кажется, у вас есть деньги?» Тот опешил и говорит: «А хотя бы и так, вам-то что?» Вот, тогда Марцинковский задает другой, очень логичный вопрос: «Мне кажется, они вам больше не понадобятся». Молодой человек начал злиться и говорит: «Но даже если и так, вам-то какое до этого дела?» И наконец, Марцинковский добивает его, как Сократ своих учеников, он говорит: «Вы знаете, я вас не собираюсь ни от чего отговаривать, но вот там внизу по течению квартал бедноты, возьмите свои деньги, пойдите туда и раздайте их, а потом возвращаетесь и делайте что хотите». Вот, и пошел дальше, прошёл мост завернул за угол и стал выглядывать. Молодой человек постоял, постоял, посмотрелся в мутные воды Сены и наконец, пошел, пошел в указанном направлении. И вот, Марцинковский пишет, что он под моросящим дождём, промозглым днем простоял несколько часов. Он все ожидал, что молодой человек вернется с тем, чтобы закончить своё дело, а он сможет сказать ему еще нечто. Но, тот не вернулся и он пишет: «Он не вернулся по одной простой причине, произошло пусть на краткий миг неизвестно, но произошло покаяние, потому что в тот момент, когда он отдавал свои деньги, в глазах бедноты он прочел, пусть краткий, пусть не самый глубинный, но все-таки какой-то смысл жизни. В их благодарности, этих людей он почувствовал, что хотя бы сегодняшний день прожит не зря». Поэтому образы покаяния они очень разные, многоразличные. И когда человек пытается идти этим путем, он должен понимать, что это не только чтение канонов кающегося, это не только хождение на исповедь, это конкретная деятельность, в том числе и деятельность, которая как бы становится противовесом тому поведению, которое довело человека до духовной беды. Как сказано в наших молитвах – «Сподоби меня возлюбить Тебя так же, как я возлюбил некогда тот самый грех». Поэтому человек как бы ворующий, наоборот старается побольше отдавать, меньше заботиться о себе, думать о милостыни, вот, ну и так далее. То есть чем грешил, тем теперь и выказываешь себя, желающим исправиться, вот. Это, что касается покаяния, ну, это в вдогонку того, о чём мы говорили, а дальше мы стали говорить о молитве. И я говорил о том, что молитва это средоточие, нерв духовной жизни, что именно в молитве человек отстаивает свою подлинную человечность, потому что дьявол не молиться. Его молитва обращена на самого себя, он не молится Богу, а молится самому себе. А когда человек обращен на Бога в своей молитве то, он тем самым утверждает, что он не центр вселенной, он не пуп земли. Он разрывает свою человеческую ограниченность и связывает себя с настоящим подлинным источником силы, красоты, славы, смысла, собственно говоря, это та пуповина, которая связывает его во времени с вечностью. И, в конце концов, молитва это утверждение, что Бог есть как реальность в моей жизни, а не как отвлечённая абстракция. Потому что, если я верующий человек и не молюсь, это значит, Бога нет. Он ест, но его нет для меня, потому что я не имею с ним связи. И мы начали говорить о том, как можно учить молитве, исходя из каких-то, вот, элементарных педагогических навыков. Конечно, лучший способ это поставить человека на молитву рядом с собой, вот, и дать ему почувствовать по милости Божьей тоже, что Серафим Саровский дал почувствовать Мотовилову, но согласитесь, много ли среди нас именно таких молитвенников? Вот, хотя я думаю, что если человек сторонний, вот, но при этом доброжелательный, окажется в кругу, молящихся людей, которые искренне будут обращаться к Богу, он непременно что-то почувствует, вот. Но если говорить о чисто педагогическом моменте, то можно выделить в разговоре о молитве три вещи. Молитва должна быть искренней и именно этому посвятили с вами прошлую беседу. Я говорил о том, что искренность в обращении к Богу делает нас сущностями, обращёнными друг на друга. Примерно также как, это происходит в дружеском, или в общение людей, влюблённых друг в друга. Потому что они чувствуют искреннюю заинтересованность с тем, с кем общаются. И напротив, когда мы видим, что я не очень интересен своему собеседнику, что он только из учтивости делает вид, что поддерживает беседу, то, конечно же, мы внутренне расстраиваемся и закругляем наше общение, вот, потому что нет элемента искренности. И вот конечно, человек, молящийся он должен в первую очередь, глядя на иконы обращаться к Богу так, как- будто он обращается к своему лучшему другу. Как владыка Антоний говорил: «Бог всегда для нас был другом, но наша задача, придя к вере попытаться в свою очередь стать для него другом». И поэтому, вот этот момент искренности в молитве он для нас очень важен, но, и на этом мы закончили наш разговор и перешли к следующей теме.

Искренность - условие необходимое, но не достаточное. Для того, чтобы молитва была молитвой, она должна ещё быть правильной.

И я начал с шуточных примеров не завершил их, но может быть, сейчас повторю. Ну, например, с такого, если хотите, церковно клерикального анекдота про монаха, который при встрече со львом вместо того, чтобы просить Бога о том, чтобы Господь избавил его от смертельной опасности, стал просить о том, чтобы лев стал православным. Вот, лев действительно изменился, потому что монах молился искренне, истово вот, и человеческим голосом произнес молитву перед принятием пищи «Очи всех на Тебя Господи уповаем, отверзаешь щедрую руку Твою и исполняешь всякое животное благоволение», после этого он съедает этого монаха, вот. На лицо ошибка - вместо того, чтобы просить Бога об одном, человек просит о другом. Происходит чудо, но от этого чуда, просящему никакой пользы. Но, к счастью это только анекдот. Почему? Потому что Бог, и мы об этом уже с вами говорили, ограничен Своей собственной природой. Его природа Благо, Любовь, поэтому просить Бога о том, чтобы он уступил место дьяволу, разрушил этот мир, исполнил нашу неправильную молитву - бессмысленно. И вот владыка Антоний припоминает, что он имел опыт неправильной молитвы в своем детстве. Они молились вместе с бабушкой и после того, как бабушка уходила в свою комнату и оставляла его одного, он опять вставал к иконам, и просил уже от себя то, на что он не дерзал в присутствии бабушки. А просил он именно о том, чтобы Господь дал ему вставную челюсть. У бабушки была вставная челюсть, она доставала ее, опускала в стакан с водой. Ему это так нравилось, что он в такой детской искренности просил о том, чтобы Бог дал ему такие же зубы как у бабушки. И он говорит: «Когда я подрос, я был очень рад, что Бог не исполнил моей молитвы». Но, вот теперь, если вот от этих анекдотических эпизодов перейти к нашей реальной жизни, то мы можем увидеть, что с неправильной молитвой мы встречаемся сплошь и рядом. Ну, вот например, один священник рассказывал мне, что в церковь, где он служил, привезли гроб с телом убитого мафиози. Ну поскольку этот человек был крещёный вот, формально православный, а отпевание это не пропуск в рай, а наша просьба о том, чтобы и этот человек по милости Божий не был бы осуждён на вечные муки. Поэтому не было никаких препятствий для того, чтобы отпевания было совершено. И вот он говорит, что: «Я начал отпевание, хожу вокруг гроба с кадилом, читаю необходимые молитвы, пою и вдруг вижу, что люди, которые пришли на отпевание, друзья этого мафиози ведут себя очень религиозно, очень молитвенно. Они упали на колени, некоторые плачут, но когда я прислушался к словам их очень искренних молитв, у меня говорит мурашки побежали по коже. Но один из них молился примерно так: «Господи, ты же нам покажи, кто Серегу убил, мы его кишки на локоть намотаем». И вот он говорит: «Это было очень искренне, но очень неправильно». Поэтому, для того, чтобы наша молитва дошла до Бога, она должна быть правильно.

И вот связи с этим, я хотел бы порассуждать на тему правильности в молитве. Очень часто люди, приходящие в церковь возмущаются тем, что им предлагают в качестве шпаргалки молитвы, написанные другими людьми. Как правило, этим возмущается в основном интеллигентные люди с образованием. Они говорят: «Ну почему мы должны повторять чьи-то молитвы? Бог ведь слышит каждое сердце, поэтому если я обращаюсь к нему, неужели только потому, что я не молюсь молитвой какого-то святого, я не буду услышан?» Вот, пожалуй, не будешь, почему? Потому что душа нуждается в воспитании так же, как нуждается в воспитании наше тело. Вот, отец Александрович Ельчанинов говорил: «Как бывает правильно поставленный голос, так бывает правильно поставленная душа». И посмотрите, если взять другую область, то мы увидим, что нормальные родители, прежде чем таланты их детей расцветут в полную меру, отдают их хорошим педагогом. Если мы хотим чтобы из ребёнка получился музыкант, мы стараемся найти хорошего учителя не функционера, не ремесленника, именно учителя, который научит нашего ребёнка.. Чему? Вначале подражанию шедеврам настоящих музыкантов, вот. Как, по-моему, Дольский писал об этом в одной из своих песен:

У каждой жизни есть мелодия своя. Её берут у тех, кто музыкой богат и учат много лет без отдыха и сна, но сочинить свою, труднее во стократ.

Но, вот что интересно, смотрите, как здесь выстроена последовательность. Чужую мелодию учат много лет без отдыха и сна. Возьмите художников, возьмите стихотворцев, возьмите музыкантов, мы видим одно и то же. Настоящий педагог вначале набивает руку и набивает голос, образно выражаясь, на произведениях великих мастеров. И наоборот, люди склонны к такой модернистской педагогике, говорят о том, что незачем засорять детское чистое сознание чьим-то чужим художественным, эстетическим и религиозным опытом. Пусть творит сам, пусть сам начинает. Ну, представьте, что будет? Дайте ребенку, у которого может быть, есть склонность к рисованию, кисть и сказать: «Самовыражайся». Ну что это будет? Ну, хотя сейчас запрос именно на такое примитивное искусство, но, по сути дела это мазня. Одно дело, когда великие мастера отыскивая, я сейчас не восхваляю авангардизм там, или примитивизм, но одно дело когда там Пикассо или Сальвадор Дали начинают нечто подобное делать. Мы понимаем, что они это делают от мировоззренческих поисков, что как академические живописцы они прекрасные рисовальщики. Но совсем другое дело, когда тем же самым занимается неуч и говорит: «А я так самовыражаюсь». Малевич мог нарисовать не хуже, не знаю, современного выпускника Академии художеств, вот. Другое дело, что он выбрал. Мы немножко отвлеклись, но в целом мысль очень проста - если я хочу, чтобы что-то получилось, я всегда отдаю своего ребенка хорошему педагогу. А тот набивает руку, ставит голос, учит работать со словом на произведениях великих мастеров с тем, чтобы скопировав их практику, их технику, человек мог пойти бы сам на основе того гения, который они привели в этот мир через звук, через цвет, через резец, через смычок и так далее, вот. И поэтому когда церковь предлагает людям молитвы, она предлагает не просто молитвы, а молитва тех, кто, образно выражаясь, достучался до Бога, потому что именно в этом смысл молитвы. И если нам важен контакт, мы стучимся в дверь, пока нам не откроют, если мы хотим дозвониться, мы не успокаиваемся несмотря ни на длинные, ни на короткие гудки, пока на том конце провода не прозвучит долгожданное «Алло». Вот, также точно и в молитве человек должен почувствовать, что его слышат, что он вошёл в контакт, вот. А для этого конечно существует определённого рода условия. И как раз таки молитвы религиозных гениев, они помогают нам создать в себе нужную стихию, нужное настроение. Поэтому когда мы говорим о шпаргалках своего рода как о православных молитвословах, которые вручаются вновь пришедшим неофитам, то в этом ничего нет унизительного. Напротив, после того как человек эти молитвы прочел, после того как он усвоил, после того как он их понял, он начинает понимать, что если бы он продолжал молиться сам и записывал бы скажет свои самопроизвольные молитвы, а после этого сравнивал их с тем, что написано религиозными гениями, он испытал бы к себе чувство глубочайшего отвращения. Так ведь бывает, молодой человек научился сопрягать слова в рифмы и ему кажется, что он великий поэт, вот. «Я писать стихи я умею, очень я уверен в том, что в скорости выйдет мой том.» Но это лишь до того момента пока он не прочёл настоящую поэзию, у многих людей это вызывает такой шок такое потрясение что они понимают, что лучше не писать, прав Козьма Прутков: «Если можешь не писать - не пиши», вот. И то же самое с молитвой, здравый человек самокритичный он начинает понимать, что лучше не выскажешься именно потому, что эти молитвы создавали, я повторяю, аристократы духа, религиозные гении. Ну и, в качестве примера, может быть, не в качестве молитвы возьмём разные молитвы. Есть молитвы, которые входят в наши православные молитвословы как утренние, как вечерние, как покаянные, на разные случаи жизни, и у которых очень длинная история многовековая. Вот, а есть молитвы, которые созданы совсем недавно, в этом смысле церковь не является, такой знаете, законсервированной структурой, музеем архивных редкостей, почему? Потому что всякий раз, когда появляется настоящая молитва, а что значит настоящая молитва? А значит, она написана таким образом, что мы можем сказать, что человек, создавший её, он действительно знал, о чём он пишет, и он имел непосредственный контакт с Богом. Вот, почему наряду с молитвами третьего, четвёртого века, наряду с молитвами древних христиан существуют молитвы, которые созданы совсем недавно, но у которых потрясающие духовные наполнение и содержание.

Ну, например, краткая молитва отца Иоанна Крондштатского:

Господи! Имя Тебе - Любовь: не отвергни меня, заблуждающегося!

Имя Тебе - Свет: просвети душу, мою омраченную житейскими страстями!

Имя Тебе - Сила: укрепи меня изнемогающего и падающего!

Имя Тебе - Мир: умири, мятущуюся душу мою!

Имя Тебе – Милость: не переставай миловать меня!

Я повторяю, я сейчас не читаю как молитву, а как педагогический материал. И мы понимаем, что эти молитвы как раз таки снимают вопрос о том, что только старая, только написанная в первом, втором, третьем ну, допустим в пятом, шестом веке заслуживает того, чтобы оно произносилось дома и в церкви. Нет конечно, но прежде чем добавить к литургическому молитвенному творчеству церкви нечто своё, нужно, если хотите, поплавать в этих текстах. И тогда может быть, и пропадёт желание создавать собственное уникальное молитвословие, а если это желание не пропадёт, тогда уже церковь будет решать стоит вашу молитву собственную вносить в её обиход или нет. Потому что действительно, люди во все времена много писали молитв, в том числе и скажем, в поэтической форме как молитва, например, известная Козлова: «Но в мрачном горестном уделе, хоть я без ног и без очей, еще горит в убогом теле пожар бунтующих страстей».

Конечно, эта молитва. Но молитву в стихах церковь не использует в богослужении, но я думаю, что если человек в частной молитве какие-то поэтические строки произнесёт с должным воодушевлением, Бог примет и это. Все это я рассказываю только для того, чтобы сказать, что церковь не так консервативна, как хотели бы её представить. И Феофан Затворник, например, рассуждая на эти темы, говорил о том, что варьировать в молитве, конечно же, необходимо. И если человек устал и чувствует, что наступил определённого рода духовный тупик в его чтении уставных молитв, то конечно, он может поменять одну молитву на другое, один тип молитвы на другой. Скажем, вместо утреннего, вечернего правила, он предлагает это же время, скажем, десять, пятнадцать минут читать Иисусу молитву. Серафим Саровский допускает чтение Священного Писания или каких-то богословских текстов, которые тоже будут предложены Богу именно в качестве молитвы. То есть это тоже какое-то религиозное действие по типу молитвенного, хотя выражается несколько иным образом. Поэтому конечно, церковь не зацикливается на каком-то узком наборе молитвословий, которые как бы канонизированы, зафиксированы в качестве аутентичных. Но, повторяю, чтобы сказать какое-то своё слово или, например, не связывать себя определённого рода традиций и в то же время быть в ней, нужно чего-то в этой традиции первоначально достичь. Ну и в связи с этим, я хотел бы сказать, что церковно-славянский язык, на котором написано большинство наших молитв и о необходимости употребления которого в богослужебной жизни уже несколько десятков, а может быть, даже сотни лет ведётся дискуссия, вот. Он тоже заслуживает того, чтобы мы об этом поговорили.

Но я думаю, что для этого мы уже выберем другое время. А сегодня наше время истекло. До свидание, уважаемые радиослушатели. У микрофона был протоиерей Евгений Горячев