Здравствуйте уважаемые радиослушатели, дорогие братья и сёстры. У микрофона протоиерей Евгений Горячев. Мы продолжаем наш катехизический курс. И в прошлый раз мы остановились на разговоре о таинствах, которые воспринимаются церковью как мистические заповеди Господа Иисуса. И, в общем-то, необходимы для жизни каждого христианина в их исполнении, также как и моральные принципы, которые Господь провозглашает и Ветхом и в Новом Завете. Я уже говорил о том, что вот эта интуиция того, что невозможно одним только нравом, одним только этикетом усовершенствовать себя, она распространена не только у христианских народов, независимо от того как они самоопределились – православные, католики, протестанты. В общем-то, когда мы исследуем любую древнюю религиозную культуру, мы видим, что мистерий там присутствует и разница лишь в том, что вот эта попытка преобразить, одухотворить себя с помощью мистерий у древнего человечества всё-таки была попыткой культурной. А я уже вам говорил о том, что преимущество Божественного откровения в том, что Бог снисходит, открывается в отличие от предшествующих традиций, когда люди самостоятельно пытались достучаться до Него, отыскать Его и поэтому их путь это путь восхождения. Если христианство даёт нам пример снисхождение, вот, когда мы видим, что Христос снисходит, вторгается в культуру, то мистерий древнего мира это попытка своим собственным религиозным усилием, вот, динамикой сил души, может быть даже экзальтированными практиками, попасть вот, в такое экстатическое состояние. Вот, хотя повторяю, распространённость мистерий говорит о том, что люди всегда чувствовали, что преобразится только нравственным усилием невозможно. И вот мы с вами говорили о том, что мистерии являются своего рода Божественной рукой из вечности, протянутой на встречу к руке человеческой немощи. Это та самая помощь, которая позволяет нам видеть в этических нормах не только цель с несуществующими средствами, но именно ту цель, которая может быть достигнута только с помощью средств, которые посылает Бог посредством таинств. И мы с вами говорили о том, что есть таинства, которые необходимо включить в свою жизнь каждому христианину. Вот, и среди них Крещение, как необходимое условие для того, чтобы вступить в церковь. И мы говорили о том, что таинства делятся на единократные и многократные. В прошлый раз мы закончили на обсуждении Таинства таинств, которое является таким узловым центральным в православной традиции, а именно Таинство Евхаристии или причастия. Я говорил о той предыстории, которая связана с осмыслением христианского человечества, начиная с момента земной жизни Господа Иисуса этого таинства. И, в общем-то, закончили мы эту беседу на том, что Христос не был бы понят не только сторонними наблюдателями, случайными участниками Его земной жизни, но и ближайшими учениками, если бы он не захотел это таинство пояснить. И напомню также вам, уважаемые радиослушатели о том, что церковь не столько рационализирует таинства, раскладывая всё по полочкам, сколько делится опытом участия, переживания этих таинств каждым конкретным христианским поколением. Вот почему возможны многочисленные, не противоречащие, но взаимодополняющие друг друга толкования таинств.

И вот теперь, если уже непосредственно перейти к интерпретации Евхаристии - Таинство причастия, то можно было бы сказать о том, что у этого узлового центрального Таинства также как, и у Таинства Крещения, может быть большой спектр истолкования, начиная от приемлемого и заканчивая различного рода фантасмагориями. Причём, всегда последние появляются в период богословского упадка. Наверное, вы слышали не одинаковые отношения к этому таинству, причём в рамках одной религиозной традиции, но если навскидку говорить об этом, то можно сказать, что в одних храмах распространена практика причащения за каждой Божественной литургией, это, в общем-то, то, что было в жизни христиан ранней Церкви. Вот, в других храмах священники настаивают на том, что это не должно происходить часто, дабы не осквернить Таинства. Вот, бывали эпохи, но в частности в русской православной церкви, когда люди могли причащаться только раз в году - или на день ангела или в какой-то из двунадесятых праздников. И вот, для того, чтобы понять, почему существует эти разные практики, какая из них ближе действительно к Евангельскому откровению, давайте попытаемся различного рода стереотипы восприятия этого таинства каким-то образом нейтрализовать. Почему? Потому что среди этих стереотипов много тех, которые действительно приходится познавать как богословские злоупотребление, возникшее повторяю, в период церковного богословского упадка. Ну, в частности, об этом таинстве спорят уже давно с точки зрения того, а чего же мы причащаемся?

Но ответ прост – Тело и Крови Христа. Я уже говорил о том, что неизвестным для нас способом, Духом Святым Бог соединяется с этим хлебом и с этим вином. И одно вещество в начале службы становится другим - по молитве священника и собравшихся верующих. Это и есть приложение Святых Даров, но когда мы думаем об этом, у нас возникает тот же вопрос, который мучил иудеев времён земной жизни Христа Спасителя. Это действительно мясо, это действительно кровь? И вот споры об этом особенно были такими интенсивными в период, когда возник протестантизм в начале шестнадцатого века. Вы помните, в средневековой Европе Мартин Лютер возглавил движение, которое и по сей день существует. И собственно говоря, один из тезисов протестантизма заключался в том, что Святые Дары надо понимать в переносном смысле. Причём, если сам Лютер настаивал на буквальности этого таинства, то в силу тезисов, которые он провозгласил, а именно, отказ от предания, отказ от полноты существующей традиции и акцент на Священное писание – «sola scriptura» (только писание), и на, в общем-то, личное понимание Священного писания, так, как Бог на душу положит. Поэтому, если он сам, будучи священником, в общем-то, человеком традиционным, несмотря на весь свой пафос, всё-таки сохранял тенденция восприятия Святых Даров именно в буквальном понимании. То, конечно его последователи, ну и даже при его жизни, например, его оппонент по движению протестантизма Жак Кальвин прямо настаивал на том, что эти строчки из Священного писания нужно понимать в переносном смысле как метафору. И он приводил такой пример, вот Христос называет себя лозой: «Я лоза, а вы ветви». Никому же не придёт в голову мыслить о Христе, как о виноградной ветке - это метафора. Так и здесь, когда Христос говорит о том, что - «Это Тело и Кровь Мои» - надо понимать это аллегорически. Ну и вот, возник спор, и этот спор, в общем-то, не исчез. Почему? Потому что движение протестантизма, такое разветвлённое, за много веков дробления в этом направлении христианства продолжали нарастать, в общем-то, отстаивает этот тезис со всей категоричностью - это метафора, поэтому скажем, отношение к причастию совершенно иное в этой конфессии.

Ну, достаточно сказать, что если для православного христианина капля Крови вот, или там частичка Тела Христова каким-то образом, оказавшаяся в небрежении, капнувшей, упавшей вот, является поводом для мучительных переживаний, вот, для осмысления себя, как недостойного человека, допустившего кощунство по отношению к святыни. То конечно, когда это Таинство понимается в переносном смысле, особых переживаний по поводу ну скажем, так не употреблённого вина, которое можно после этого вылить в умывальник, потому что ну, скажем так, его оказалось больше, чем христианская община могла потребить. Или там скажем, хлеба Евхаристического, скормленного уткам там, или может быть даже утилизированного каким-то другим способом. Вот, все это допускается в этой конфессии.

Вот, для православных и для католиков это, конечно же, смертный грех. Почему? Потому что обе эти древнейшие христианские традиции настаивают именно на буквальном понимании слов Спасителя: «Это есть и Тело и это есть Кровь Моя»

Но, вот в связи с этим, возникает уже в рамках этих двух равновеликих традиций, возникает вопрос - до какой степени мы должны понимать это Таинство буквально, в чём смысл его буквализма? И вот здесь, я хотел бы развеять один миф, который можно было бы охарактеризовать как натурализм гипертрофированный. Что имеется в виду? Например, когда мы вкушаем мясо вот, если речь идет о теле, о крови, никто же в православной традиции скажем, не высвобождает мясо от оставшейся в нём крови, делая его кошерным, как скажем, в иудаизме. Так вот, когда мы едим мясо любое, причём баранину, говядину, если кому-то там, довелось медвежатину, оленину, мы понимаем, что мы приобщаемся, образно выражаясь к мёртвой отдельности. Вот, почему это происходит? Другой, отдельный, сложный вопрос, в общем-то, это последствия грехопадения. Человек для того, чтобы жить, начинает убивать другие живые существа. И собственно говоря, за их счёт питаться. Если раньше он должен был питаться Богом, то теперь, оторвавшись от Бога, он всякий раз паразитирует на более низшем статусе в этой вселенной. Дух на душе, душа на теле, тело на плоти вселенной. Вот, это конечно трагическое последствие грехопадения, которое будет изжито. В Царстве Небесном никто не будет питаться за счёт другого, не будет его убивать для того, чтобы жить. Вот, но здесь это состояние, которое мы изживаем, собственно говоря, даже благословенное, потому что именно после потопа Бог благословил человеку употреблять в пищу другие живые существа. Сказав о том, что человек станет ужасом для этих живых существ, но, тем не менее, это благословение есть, и мы выносим или переживаем эту составляющую своего бытия трагическую до страшного суда и до преображения этого мира. Так вот, всякий раз, когда мы едим мясо, мы причащаемся, если так можно выразиться, к мёртвой отдельности. Почему? Потому что для нас совершенно очевидно, что поросёнок в яблоках исключительно натурально приготовленный, вот, или там лебедь на блюде, опять-таки почти не отличающийся от живого. Вот, он на этом блюде выплывает на наш стол примерно так же, как он мог выглядеть, скажем, в своём пруду или на озере. Вот, но мы отлично понимаем, что разница колоссальная. Почему? Потому что в одном случае мы имеем дело с целым существом, а в другом случае с мёртвой отдельностью. Ну, если взять, например, какие-то другие аналогии, то сравните, скажем, яблоко настоящие парафиновое, вот, зерно, даже если ему пять тысяч лет, найденное в египетских пирамидах и зерно изготовлено из пластмассы, могут быть по внешнему виду буквально не отличимые. Так мастер подобрал пластмассу с цветом, с массой, с особой теплотой может быть этого материала, что непосвящённому очень трудно будет отличить живое от подделки, от бутафории. Но, если попытаться понять в чём разница, то вот одно зерно пластмассовое, сколько бы мы его не зарывали и не поливали, вот, оно всё равно не принесёт никакого плода, а другое прорастет, повторяю, даже если оно найдено в гробнице египетского фараона. Вот, и поэтому мёртвая отдельность она, как раз таки и отделяет целое от не целого. Мы всегда едим часть того, что когда-то было целым. Если же теперь говорить о Евхаристическом моменте, о причастие к Господу Иисусу, в момент употребления Святых Тела и Крови, то здесь как раз происходит отличие от того, что происходит в обычной человеческой жизни, потому что не мертвый, а живой Христос на Тайной вечере, указывая на хлеб, сказал: «Это Тело Моё…» Не мертвый, а живой Христос указал на чашу с вином и сказал: «Это кровь моя...», то есть, Он весь целый, не в мёртвой отдельности, а целиком, неизвестным для нас образом соединился с этим хлебом и с этим вином. Поэтому, всякий раз, когда мы причащаемся, мы причащаемся целого живого Христа. Отсюда простой вывод - если кто-то в церкви настаивает на том, что мы причащаемся именно мясо и именно крови, то тогда совершенно очевидно, что мы приобщаемся к мертвому Христу, убитому Христу. Хотя есть эпизоды, причем, даже вошедшие в традицию патериков православных, в которых немало описаний того, что священнику или какому-нибудь одухотворённому монаху, было явлено именно Тело и Кровь Христа в буквальном смысле этого слова.

И когда он спрашивал: «Почему этого не происходит обычно, и для всех?» То голос, возвещал, что «Лишь по человеческой немощи, от причащающихся сокрыты тайны, страшные тайны Евхаристии».

А на самом деле, это действительно вот, распятый, погибший ради спасения мира Христос. Но, я повторяю, что это все-таки очень сомнительное толкование, потому что в данном случае мы вспоминаем Евхаристию, ту самую Тайную вечере, на которой не мертвый, а живой Христос весь соединился с этим хлебом и с этим вином. Поэтому в учительном известии, которое каждый священник ну хотя бы раз, когда он готовится к литургии, должен был прочесть, сказано о том, что если в момент совершения Евхаристии на дискосе появится мясо и в чаше кровь, то служба должна быть остановлена и начата заново. Именно потому, что это воспринимается как морок, как приведение, как нечто, расходящееся с правильной православной интерпретацией. Поэтому вот, это очень важный момент, мы настаиваем на натурализме этого таинства, мы говорим о том, что оно должно быть воспринято буквально, не как метафора скажем, у протестантов. Но, в тоже время на наш натурализм не носит гипертрофированного характера. Мы просто говорим о том, что в силу того, что это Таинство, до конца понять, как весь целый Христос соединился с этим хлебом и вином мы не можем. Но, это соединение произошло, поэтому, когда мы причащаемся, мы становимся участниками жизни Христа. Поэтому и сказано: «Если не будете пить Кровь Мою - не будете иметь жизни в себе»

Вот, той самой жизни и того самого мира который Господь возвестил во время своей земной жизни. И вот, вы знаете, мне кажется, что в связи с этим важно поговорить и о другом, ну, таком мифическом моменте. И он вот с чем связан, дело в том, что опять-таки, когда мы употребляем пищу, теперь уже, не будем акцентировать внимание на мясных продуктах, любую - молочную там, растительное мы понимаем, что пища, попадая в нас с помощью сложных химических и физических моментов преображается, становится нами. Войдя в нас, она там дробится на жиры и белки, углеводы на там, шлаки какие-то и, во всяком случае, даже если человек не особенно занят этим вопросом, он понимает, что если он переел, то это переедание можно констатировать просто тем, что ты становишься на весы. Скажем, одно количество килограмм до ужина и совсем другое после него. Но, рассказывают про одного знаменитого литературного деятеля, ушедшей Россией о том, что он был чревоугодником, и собственно говоря, это его и свело в могилу. Он кушал до тех пор, пока живот не упирался в столешницу и по этой легенде погиб именно из-за того, что слуга отодвинул стул чуть-чуть дальше. Вот, то есть человек ел не до насыщения, а именно вот это, кстати, называется грехом гортанобесие, то есть когда сытость есть, но вот гортань продолжает радоваться, да, вкусу продуктов. Вот, по этой легенде, я не настаиваю на её буквальности вот, он погиб именно из-за того, что стул оказался чуть-чуть дальше. И, в конце концов, брюшины не выдержала, порвалась и он погиб. Ну, почему я об этом вспомнил? Именно потому, что визуально можно было наблюдать, как человек растёт, как пища становится им самим. Но, когда мы говорим о причастии, здесь всё происходит с точностью наоборот. Не пища становится нами, а мы становимся этой пищей, хотя бы на какое-то время. Апостол Павел прямо скажет: «Разве вы не знаете, что вы становитесь сотелесниками Христу?» То есть мы превращаемся в то, что мы употребляем и вот это очень важный момент. Вот эта перемена заставляет меня немножко отвлечься.

Был такой эпизод, о котором часто вспоминал владыка Антоний Сурожский в момент своего настоятельства в Лондонском соборе ещё в тот момент, когда он не был епископом. И к нему пришел некто, точнее даже не к нему, а в его общину с тем, чтобы передать посылку одной из прихожанок. Вот, он был неверующим человеком и очень раздражался из-за того, что пришел не вовремя, служба ещё шла. И, он, пережидая, просто присел. И вдруг, с ним стало что-то происходить, он констатировал перемены. Ну, поскольку он был человек неверующим, а достаточно рациональный, он стал анализировать свои чувства, и думать - ну вот что это такое? Может быть, коллективная истерика молящихся, может быть дурманные пары ладана, может заунывное пение хора, что такое вообще со мной происходит? И настолько это его заинтересовало, что он забыл для чего пришёл. Поэтому, когда служба закончилась, он быстро передал посылку и, не в силах сдержать любопытство, обратился к священнику с такими словами: «Со мной нечто стало происходить. Что это?» Священник говорит ему: «Это Бог». Он говорит ему: «Вы знаете, я в Бога не верю, поэтому бросьте свою агитацию». Вот, но тот совершенно справедливо его спросил: «Чего же мы от меня хотите?» И этот человек сказал: «Я хочу, чтобы вы позволили мне провести эксперимент». - «Какой же?» - «Я хочу приходить сюда, когда не будет службы и посмотреть, это ли здесь?»

Но священник конечно, разрешил. И он какое-то время приходил, сидел, никого не трогал, просто анализировал свои состояния. А потом подошёл к нему спустя определённый период и попросил о Крещении. Священник его в свою очередь спросил: «А что стоит за этой решимостью?» Он говорит: «Вы знаете, я приходил, когда не было службы, это - всё равно здесь». Вот так он классифицировал присутствие Бога в храме. Не отсутствие, а именно присутствие. И тогда я спросил себя, сказал человек: «Хорошо, допустим это Бог, что с того что Он существует, вот, что с того что Он здесь обитает? Наши жизни никак не соприкасаются, Он там я здесь. Вот, поэтому говорить о какой-то связи очень сложно. И тогда, я стал ходить на службы, всматриваться в лица людей. И я заметил, что когда они причащаются, когда они исповедуются, когда они молятся, они становятся другими. Я не знаю лучше или хуже, скорее всего лучше, но другими точно. Я тоже хочу быть другим человеком, крестите меня»

И вот это очень важный, братья и сестры эпизод, человек становится другим, он не может не стать другим. Другое дело, что может быть внешне это не бросается в глаза, но, во всяком случае, когда мы сознательно причащаемся, с нами происходит перемена. Причём, иногда настолько разительная, что как сказал мне один человек достаточно взрослый, очень солидный профессор, преподаватель. Он говорит: «Мне захотелось как ребёнку прыгать и скакать, вот, вести себя абсолютно бесконтрольно». То есть он свидетельствовал о той радости, которая вошла в него. Другое дело, что это происходит не с каждым и это происходит не всегда с одним и тем же человеком. Допустим, он пережил это состояние, а потом его не переживает. Другими словами -наша связь с Богом, она не носит характера постоянного благодатного насилия над нашей душой. Он всякий раз не радует нас так, как может быть порадовал однажды, показывая о том Величии, которое существует в этом Таинстве. Иногда действительно, это может продолжаться и неделю у какого-то человека, вот. Иногда, как кажется человеку, что он причастился и не чувствует ничего, но это вот другой вопрос. И мы об этом с вами тоже поговорим, но вот этот момент перемены, связанный с тем, что мы хотя бы на какое-то время становимся частью, отсюда – причастие, частью того, к чему мы приобщаемся очень важно. И это разрушает вот, тот самый стереотип, который тоже присутствует в жизни, в том числе и православных христиан.

Вопрос

- Отец Евгений, вы не могли бы уточнить, вы упомянули, что в православии есть разные взгляды на то, как часто должно производиться причастие - после каждой Божественной литургии или реже? Каков ваш взгляд личный на этот вопрос, и что вы имели ввиду под тем, что некоторые священники считают - частое причастие неким, по-моему, выразились именно, осквернение этого Таинства?

- Хороший вопрос, и он требует такого обстоятельного ответа. Дело в том, что вот этот самый период богословского упадка, он связан не с тем, что люди оказались неграмотными. Но они оказались ну скажем так, благочестивые, вопреки своей грамотности. Вот, что я имею в виду. Дело в том, что вот эта аберрация сознания религиозного, она ведь на самом деле происходит очень часто с людьми даже в разных традициях. Вот, не только скажем, у христиан это происходит. И это связано с тем, что собственное вероучение начинает пониматься неправильно, но именно пониматься - человек не отказывается это понимать и начинает понимать неправильно. И, в общем-то, когда Христос обличает фарисеев, он говорит о том, что их понимание Священного Писания извращено. И он постоянно на это указывает. Исследуйте писание, если бы вы внимательно это делали, то вы бы поняли о том, что вы ошибаетесь, но, я не дословно пересказываю. Вот, и речь идёт вот о чем, что если, это Таинство действительно обладает такой силой, такой красотой, таким величием, то конечно, может возникнуть ощущение, что человек должен причащаться - не в суд или в осуждение. А раз так, то у некоторой части христиан в основном, конечно, инициировали такое понимание духовные лица, возникает убеждение, что защититься от осквернения, защититься от нечестивого участия в Евхаристии можно только одним образом, приобщаясь к ней как можно реже. Но всякий раз, причащающийся человек, должен быть максимально внимательным и готовиться к ней очень продолжительным образом. Вот, но это, в общем-то, разрушает понимание этого Таинства, так как оно существовало в древней церкви. Потому что мы видим, что человек, не причащающийся скажем, без уважительной причины в течение трёх воскресений отлучался от общества верных. Именно потому, что он игнорировал Евхаристию. Собственно говоря, мы ведь ничего не можем Богу доказать, даже если причащаясь раз в год, - месяц, перед причастием не будем есть, спать и проводить всё это время в церкви. Почему? Потому что Бог даёт нам Святые Дары не с тем, чтобы мы ему доказали, что мы достойны их. Собственно говоря, и молитва, которая звучит, и собственно говоря, перед самой Евхаристией и наши правила подготовительные, оно все время указывает то, что мы не достойны этих Даров. Да и суть то таинств, что Бог помогает, а если я от этой помощи отказываюсь и пытаюсь Богу доказать, что я достоин, пусть редко, но достоин причастия, достоин того, чтобы Бог дал мне Святые Дары, то тогда конечно получается самоспасение. Вот, я по сути дела вступаю в некие равные паритетные отношения с Богом. Вот, я подготовился, я достойно причастился, я все исполнил, поэтому будь добр, зачти мне это причастие как достойное. Вот, по-моему Иоанн Златоуст говорил о том, что даже, если будешь причащаться раз в году, можешь оказаться недостойным. Вот, поэтому когда мы подходим к чаше мы не констатируем своё достоинство - «От них же первый есть аз», от грешников - говорит Иоанн Златоуст в молитва перед причастием. Напротив, осознавая свое недостоинство, мы в душе содержим совсем другое умонастроение – недостоин, сделай меня достойным. То есть помоги мне, как раз через Святые Дары, преобрази меня, сделай меня другим. Пусть на какое-то время дай мне Свой Мир, дай мне Свою Любовь, дай мне Свою Силу. Вот, а я, сознавая свои немощи, смиренно их признаю и подхожу к Евхаристической чаше. Поэтому вот, мне кажется, что те, кто настаивают на редком причастие, они в общем-то, исходят из каких-то других установок. Но с другой стороны, церковь всегда настаивала на том, что причастие не должно входить в обыкновение, то есть если хотите с Богом не должно быть фамильярности. Почему? Потому что обратная сторона частого причастия может быть связано с тем, что человек потерял трепет. Причащаться надо часто, но, не теряя трепет. Если трепет потерян, то тогда может быть индивидуально, сознавшись в этом на исповеди, человек может получить от священника такую рекомендацию – хорошо, раз ты потерял трепет, потерял благоговение, тогда на какое-то время прерви частую Евхаристию. Вот, на какое-то время вспомни, а почему ты приобщаешься? Вот, ну это очень индивидуально, вот вспомните, есть же замечательная Евангельская история - Притча о званных на брачный пир. Вот, я не буду её пересказывать, но там есть один момент, среди тех, кто оказался на этом пиру, ну скажем так, заменил званных, но не пришедших вот, оказались люди не в брачных одеждах. И вот, если этих людей к нашему с вами разговору присовокупить, то мне кажется, что это как раз те христиане, которые, ну что называется - грязными сапогами открывают дверь в Тайну Пресвятой Троице. Это как раз вот такая фамильярность. Вот, она может рождаться от действительно, охлаждения духовной жизни, от непонимания изначального. Вот, может быть даже сопровождаться такими кощунственными разговорами прямо возле чаши: «Батюшка, а кагорчик-то, у вас сегодня ничего».

Вот, это как раз пример того, что лучше б человек вообще не причащался, чем часто причащался таким образом. Поэтому мне кажется, что золотая середина в том, чтобы причащаться часто именно потому, что Бог пришёл, пришёл подать Себя. Вот, но не терять благоговения, не констатируя, что я достоин, но, наоборот, в глубине осознания собственного недостоинства, кричать об этом не надо. Но думать стоит именно так.

Спасибо. Давайте сегодня на этом завершим нашу беседу. До новых встреч.