Добрый вечер, уважаемые радиослушатели. У микрофона протоиерей Евгений Горячев - настоятель Благовещенского собора г. Шлиссельбурга. Мы продолжаем цикл катехизических бесед, связанных с одной из возможных методик по катехизации или оглашению, желающих вступить в православное христианское сообщество посредством Крещения. Напомню, что мы в прошлый раз заявили такую важную тему, как исполнению заповеди –

Не послушествуй на ближнего своего свидетельство ложного

- не клевещи. Но стали мы размышлять на эту тему издалека. Вот, и собственно, говоря, остановились на вопросе о том, почему эта заповедь сформулирована именно так, а не так как её обычно неправильно истолковывают и перетолковывают. Ведь Господь не сказал: «Не лгите», вот, а сказал: «Не клевещите», отсюда возникает естественное вопрошание – что же лгать можно? И я отвечу парадоксально - не только можно, но иногда необходимо. И вот, для того, чтобы это рассуждение было подкреплено как-то фактически, я хотел бы перейти к тому, что мы могли бы назвать примерами, хотя все эти примеры не исчерпывают всей полноты ситуаций, в которых подчас мы оказываемся в своей конкретной жизни.

Скажем, Франция - вторая мировая война. Боец сопротивления пытается уйти от немецкого преследования, вот, его преследует зондеркоманда. Вот, и он израненный, обессиленный, продрогший, голодный, вот, уже непосредственно перед линией гор, заходит в деревню. Вот, и его встречает крестьянин, тоже француз, который, видя, его состояние и говорит: «Я христианин, я готов оказать тебе помощь, поэтому я спрячу тебя, подлечу, накормлю. Когда опасность минует, тогда ты сможешь уйти и продолжить свой путь. Иди туда, куда хочешь». Вот, ну и соотечественник поверил соотечественнику. Вот, может быть даже не потому, что тот сказал, что он христианин, а именно, вот, скажем, так - по какой-то простоте и честности предложения. Вот, он действительно его спрятал, оказывал ему первую помощь. В этот момент в деревню пришли немцы и поскольку они не глупые, собаки с ними, вот, какая-то натасканность, если хотите, какой-то опыт сыска. Вот, они через какое-то время выходят по цепочке свидетелей на этого крестьянина, и говорят ему: «Беглец у тебя». Он говорит: «Да» -«Где?»-«Вот там то». И они идут туда, вытаскивают, значит, этого бойца сопротивления, страшно избивают его, окровавленного волочат. И когда они пытаются его погрузить в машину и увезти, он встречается глазами с этим крестьянином. Вот, и тогда он ему говорит: «Иуда, зачем ты это сделал? Лучше бы я умер в горах, а ты не брал бы на себя вот этого греха, не сделал бы того дела, которое ты сделал». И тот ему отвечает, подходит и с такой же простотой, искренностью, с которой предлагал ему помощь говорит: «Ты знаешь я христианин, и в своей жизни я ни разу не солгал, поэтому, когда я предлагал тебе помощь, вот, я тебя не обманывал, я действительно сделал бы тебе всё то, что тебе обещал. Но когда эти люди пришли и спросили меня в упор - у меня ли ты, я не мог их обмануть. Поэтому на прямой вопрос я также прямо ответил, потому что я христианин». Вот, и заметьте формальная правда, становится стезёй предательства, вот, формальная правда губит чью-то жизнь, а может быть и душу. И поэтому Иуда, которого в упор спросили: «Где Христос прячется со своими учениками?», вот, и он отвёл стражу первосвященника в Гефсиманский сад, поэтому Иуда говорит правду, показывает, где Христос. А человек, который на допросе, скажем НКВД, водит следствие за нос, с тем, чтобы спасти чью-то невинную жизнь, то есть, говоря нашим языком - врёт напропалую. Вот, он ведь формально отказывается от фактов, вводит в заблуждение своих совопросников. Но на самом деле совершает доброе дело. Вот, поэтому когда мы размышляем над теоретической стороной вопроса, мы понимаем, что сколько угодно ситуаций может быть, когда именно не сказать правду или даже больше – солгать, является ну, таким поведением, которое может быть воспринято именно как христианское. Ну, вы стоите на пороге дома и вдруг видите, как из-за угла выбегает, скажем, ребёнок, юноша, девушка и испуганно прячется за вашей спиной. Вот, пробегает там, не знаю, в вашу комнату и там где-то пытается спрятаться. Вы даже не понимаете что происходит, не успеваете задать ему нужных вопросов, как вдруг из-за этого же угла выбегает здоровенный детина скажем, с палкой в руке, вот, смотрит на вас и говорит: «Ты не видел такого-то?» И у вас выбор - сказать правду или солгать. И допустим, вы отвечаете: «Да видел», и показываете в противоположное направление. Формально вы солгали дважды, вот, не сказав о том, что беглец или беглянка у вас. Вот, во-вторых, указав в противоположную сторону. Человек уходит, и после этого вы разбираетесь со своим подарком. А на самом деле вы сделали два добрых дела, во-первых, спасли, может быть и виноватого, но не до такой степени чтобы, быть забитым палкой. Вот, а во-вторых даёте возможность этому человеку находящемуся в состоянии аффекта одуматься. И вот таких случаев сколько угодно.

Поэтому Господь, зная обо всём этом, и не даёт нам заповедь - не лгите, то есть будьте правдивы всегда. Но, и пожалуй человек, который будет пытаться в этом мире говорить всегда правду в любой ситуации, правду не в смысле прямодушия, да, и отсутствия лукавства, а смысле вот фактического следования курсу дел или обстоятельств. Вот, он конечно обрекает и себя и окружающих на боль, на трагедии. Вот, поэтому повторяю, эта заповедь, она оставляет за человеком возможность размышления, трезвого размышления над тем - когда, кому, что я должен сказать. А вот что касается, собственно говоря, фактического отношения к сути, да, к форме этой заповеди, то здесь никаких двойных интерпретаций быть не может. Вот, что уж запрещено, так это клевета -- не клевещите. Почему? Потому что клевета это напраслина - это как раз-таки то, что ты перекладываешь не проверив, на чьи-то чужие, может быть хрупкие плечи. И вот это не проверенная, заведомо ложная клеветническая новость, она, обрастая подробностями, в том числе и через тебя, растёт как снежный ком и просто может раздавить человека. Злые языки страшнее пистолета. Вот, да, даже я думаю так, если вы где-то в глубине души подозреваете, что та новость, которую как сплетню вам предложили о ком-то вот, что она, скорее всего, имеет под собой какую-то почву, то, по-христиански, пожалуй, лучше не дать ей ход. Если уж нет тебе возможности не только промолчать, но и сказать: «Вы знаете, мне нет дела до грехов этого человека, скорее всего это неправда, потому что я знаю его как замечательного и прекрасного человека, что вы, что вы, этого не может быть». Вот, это не всегда возможно и в силу характера и слабости человеческой и в силу действительной правды. Может быть, нам говорят о каком-то негодяе, о том, что он совершил очередную подлость, и вот здесь мы перед выбором - эту новость, эту весть начинать пересказывать другим людям? Вот, и как знать может быть это как-раз-таки и будет клевета? Вот, либо всё-таки промолчать, сосредоточиться на своих собственных грехах. Может быть даже где-то снисходительно отнестись к этому человеку. Вот, это всё не так просто, но на самом деле это вот путь, который и ведёт нас к совершенству. Почему? Потому что так думает Господь о нас. Вот, всякий раз он пытается увидеть в нас даже самых плохих лучшее, всякий раз закрывает глаза на наше несовершенство. Вот, поэтому подытоживая разговор на эту тему, я сказал бы, что клевета это то, что христианину запрещено однозначно. А что касается формальной неправды, то здесь всякий раз приходится выбирать между добром и злом. Злом большим и злом меньшим, исходя из конкретной ситуации.

Вопрос

- Отец Евгений, а вот такой вопрос - получается тогда ложь во спасение, которую рассказывали, это не грех?

- Верно.

- И в нем не нужно каяться?

- Верно, и я думаю, что тогда это и ложью нельзя назвать.

- А где мера, где та грань, переступая которую, уже это нельзя будет назвать ложью во спасение? Получается - тогда человек, который лжёт, считает, что он избавляет кого-то от опасности - он сам решает во спасение ему это будет или нет

- Ну, вопрос сложный и если на него коротко ответить, то я бы сказал так, что конечно, критерием является совесть человеческая. И если человек сомневается в какой-то ситуации, то конечно, совершив выбор в ту или иную сторону и чувствуя, что что-то он сделал не так, он, конечно, приходит с этим на исповедь, конечно, предлагает третьему лицу, да, скажем священнику, духовнику разрешить его ситуацию как, либо праведную, либо греховную. Вот, но именно потому, что заповеди Божьи не являются таким энциклопедическим списком, да, на все жизненные ситуации. Они нам оставлены как принципы, которые мы помним, которые мы несём в своём сердце, применяем на свой страх и риск в каждый конкретной ситуации. Поэтому я думаю, что если человек хочет выгородить себя, если эгоизм присутствует на первом месте, то пожалуй он может ошибиться, даже исходя из того, что он будет, скажем, пользоваться вот тем материалом, который я предложил и формально отказываясь от запрета на произнесение правды всё таки будет нести грех. Но, вот знаете, вопрос повторяю, непростой.

Я мог бы только приводить примеры, исходя из Священного писания. Вот, скажем, украденное благословение - Иаков и Исав, там же - вранье на вранье. И когда значит, сын говорит матери, Иаков говорит Ревекке: «А если узнает отец?», она говорит: «Оденься в одежду твоего брата, приготовь кушанье и принеси». Он говорит: «Мама, если узнает отец - не получу ли я тогда вместо благословения - проклятие?» И что она говорит: «Пусть грех твой сын будет на мне, а сейчас послушайся и делай, как я тебе говорю». И вот с точки зрения формальной правды - они страшно грешат. Почему? Потому что они много раз обманывают и сами себя, и отца, мужа, и соответственно Бога. Вот, на самом деле это то, что воспринимается как дерзновение, это то, что Бог не отвергает. Почему? Потому что есть подоплёка некая, вот, то, что предсказано этой женщине еще, когда она была беременна – «меньший будет господствовать над большим». То есть она воспринимает это уже как, ну скажем, так некою заданность, пророчество. Вот, она не знает как это исполнить, но ей об этом сказано. Наконец, рассказав видимо об этом сыну, она видит, что она права хотя бы потому, что старший недостоин, быть старшим, и продаёт свое первородство за чечевичную похлёбку. Поэтому получается, что это уже не просто враньё, что даже не просто вот, желание первенства любой ценой. Вот, или например апостол Павел, вот, уж принципиальнейший человек. Вот человек, который готов биться за правду Божью до собственной смерти и даже быть отлучённым от Христа, лишь бы его народ, его братья по плоти спаслись. Вот, и что мы видим? Человек, который так возвысил христианскую свободу. Человек, который провозгласил те тезисы, без которых церковь никогда не смогла бы выйти за границы узконациональной, иудейской самоидентичности, потому что только иудеохристианство существовало до того, как он пошёл проповедовать язычником. Мы все это видим. И его тезисы там, скажем, в послании к Галатам о том, что - «ни обрезания, ни необрезания, но новая тварь». Поэтому не только значит не надо обрезываться тем, кто приходит в церковь из язычества, но и иудеям, вот, у которых, скажем, произошло обращение. И им уже это не надо, потому что всё новое. Вот, собственно говоря, точка зрения апостола Павла оказалось господствующей. Ветхий завет в его пространных заповедях да, в таком вот, пространном законодательстве, которое как раз таки регламентирует многочисленные бытовые стороны жизни. Он ушёл, отошёл, он воспринят христианами как педагогика, которая перестала иметь место в Царстве Нового завета. Вот, именно благодаря апостолу Павлу, и что мы видим - он приходит в Иерусалим и ему говорит другой апостол: «Вот видишь, сколько верных, сколько христиан и все они ревнители закона, то есть все иудеохристиане. А о тебе мы наслышались, что ты иудеев по всем странам учишь не обрезываться. Давай, чтобы не было соблазна соверши то-то и то-то». И дальше он предлагает ему совершить ритуал, который апостол Павел, отвергает, принципиально отвергает, он действительно об этом учит. Ну и что, казалось бы, ну, по идее надо сказать – «Нет, не буду, это против моих принципов, это вообще, вы вообще Евангелие не понимаете». Ничего подобного, он собирается это сделать, и только обстоятельства, внешние обстоятельства не позволяют ему это сделать, потому что на него нападают в храме. Возникает вопрос - где же правда? Откуда это двуличие даже у апостола? На самом деле это не двуличные, и не грех, а это реальное взвешивание ситуации, потому что начни он тогда жёстко настаивать на правде - был бы раскол. Вот, он ждёт когда время и Бог всё поставит на свои места. Поэтому знаменитая его фраза, она, кстати, для принципиальных людей, наверное, может казаться верхом лицемерие.

"Для иудеев я был как иудей. Для незнающих закона как незнающий закон. Для всех я был всем, чтобы спасти хотя бы некоторых"

Вот вам критерий. Вот, поэтому ответить на вопрос о критерии в каждой конкретной ситуации очень сложно. Просто надо себя спросить - что я хочу либо, говоря правду, либо отказываясь от неё, чего я добиваюсь? Если я хочу утешить человека, не изничтожить его этой правдой, то пожалуй, я со Христом. И, наоборот, может я не хочу сказать ему правду, чтобы самому не потерять привилегии. Скажем, он мой начальник, а я его подчинённый. Вот, и я говорю себе много слов о том, что я его жалею и не хочу его уничтожать, что я в данном случае проявляю сострадание, а на самом деле интересный шкурный - только не потерять, там скажем, деньги, карьеру, вот, положение. Поэтому, всегда надо свою совесть спрашивать, что я хочу сделать, сказав правду или наоборот, отказываюсь от формальной правды. И уже, исходя из этого, поступать.

- Спасибо.

Конечно, с этой точки зрения и в контексте нашего разговора не безынтересна тема правды в вопросах болезни и смерти. Скажем, медицинская правда, вот можно ли говорить самому больному о том, что он смертельно, безнадёжно болен? Вот, и тут действительно мы сталкиваемся с тем, что христианское отношение к вопросу, и отношение светское, диаметрально расходятся. Почему? Потому что, ну такая расцерковлённая или безрелигиозная светскость - она всё-таки полагает необходимость скрывать эту правду, то есть идти на ложь ради того, чтобы не травмировать психику человеку. Почему? Потому что все здесь начинается, здесь же и заканчивается, а раз так, сказать человеку о том, что твои дни сочтены, вот, это очень жестоко. Вот, поэтому максимум, на что себя подталкивают люди в такой системе координат духовных - это на необходимость правды для родственников. Вот, но а родственники могут вести себя по отношению к больному точно так же. Знают, плачут, но от него скрывают. «Дорогой ты скоро поправишься», а он же, что называется, пожелтел и посерел. Вот, на мой взгляд, это нечестно, но я понимаю природу этой нечестности, потому что действительно, если человек живёт только здесь, вот, никакого Царства небесного, никакой будущей жизни у него нет. Вот, тогда пожалуй, смертельный диагноз для него жесточайшее правда. Вот, он не всегда с ней справляется, ну правда, говорят о том, что такая правда лучше, чем горькая ложь. Вот, ну мне сложно судить за светских людей, что здесь лучше, что здесь хуже. Я могу говорить только о восприятии христианами этой ситуации. И здесь уж действительно впору припомнить слово Христа: «Как хотите, чтобы к вам относились, так и вы относитесь к другим». Конечно, я бы хотел знать свой диагноз. Конечно, я б хотел знать хотя бы приблизительно дату своей смерти. В случае, если врачи определились с моим состоянием как с безнадёжным. Вот, и это очень правильно, вот например, патриарх Афинагор, знаменитый церковный православной деятель второй половины двадцатого века он говорил о том, что: »Я хотел бы умереть после непродолжительной болезни - не скоропостижно, чтобы смерть не застала меня не готовым и недолго и мучительно, чтобы не стать в тягость ближним, вот, я хотел бы подготовиться так, чтобы я мог сказать смерти - я готов, заходи, забирай меня». Вот, и поэтому, когда мы размышляем на эту тему, мы понимаем, что нет ничего страшного, жестокого, несправедливого в том, чтобы самостоятельно узнать свой диагноз или, будучи родственником, сказать об этом тому, кого любишь, вот, самому близкому человеку. Другое дело, что как от христиан, это от нас требует определённого рода мужества. Вот, и сам я да, поверяюсь этой вестью на прочность перед лицом вечности. Действительно верующий ли я, или только играл в веру, что так испугался смертельного диагноза? Вот, и другой момент тоже немаловажный, вот, он связан с тем, что сказав кому-то из тех, кого я люблю, да, из тех, кто мне дорог, о том, что дни его на этой земле сочтены, я не должен оставлять его с этой вестью. Здесь, конечно Владыка Антоний Сурожский подлинный прорыв привнёс в современное христианство, посвятив не один цикл бесед тому, как мы должны себя вести у кровати больного и умирающего. Вот, нельзя оставлять человека один на один с этой вестью, вот, не надо пугаться этой вести, но в то же время не надо пугать. Вот поэтому, сказав А, надо сказать и Б, остаться и побыть с человеком, давая ему понять, что он не одинок. Да, он одинок, потому что каждый идёт путём страданий и смерти в одиночестве. Вот, но в то же время – вот это личное одиночество - оно всегда может быть, как бы подбодрено, вот, быть в сошествии, в сопутствии с тем, кому ты дорог, и кто тебя всё-таки не будет оставлять. Будет находиться с тобой рядом настолько, насколько это возможно. Вот, поэтому, на мой взгляд, для христианина, эта правда очень важна и для того, кто болеет и для его родственников. Вот, и я не вижу ни одной причины, по которой мы должны эту правду скрывать.

Ну, вот, пожалуй, всё об этой заповеди. И, наверное, на этом мы закончим сегодняшнюю передачу. И напоминаю Вам, что у микрофона был протоиерей Евгений Горячев. До новых встреч уважаемые радиослушатели.