Здравствуйте, уважаемые радиослушатели, дорогие братья и сёстры. У микрофона с вами протоиерей Евгений Горячев. Мы продолжаем с вами разговор о заповедях, которые интерпретируем в качестве методологии, помогающей катехизировать, желающих войти в церковный организм посредством Крещения. Мы говорим о сложной шестой заповеди «Не убивай». И остановились мы на теме того, какую внутреннюю религиозную работу должен проделывать человек, испытывающий по отношению к себе агрессию со стороны ближнего или дальнего. И я привёл библейский пример, когда Давид, понимая, что он своим смирением искупает другой свой грех, ведь Авессолом не зря восстал на отца. Сам отец совершил некогда тяжёлые преступления, и он понимает, что хотя публичное покаяние принесено, этот потрясающий по силе воздействия, по энергии пятидесятый псалом, недостаточен. Почему? Украл - могу вернуть, поссорился - могу помириться. Есть вещи, которые поступками не исправить. И Бог очищает человека от такого рода грехов страданиями. Мы выбаливаем то, что невозможно исправить поступками. Поэтому Давид и воспринимает, произошедшее с ним, как выбаливание своего греха, и прелюбодеяния и убийства, причём в каком-то смысле эти грехи связаны. Потому, что изменяет ли один из супругов своей половинке, делает ли женщина аборт - это вещи которые невозможно сделать не бывшими. Они уже состоялись. Но они не единственные, но мы понимаем, что это как раз та категория поступков, которые приходится выбаливать, несмотря на наше искренное, душевно - духовное раскаяние. Так вот, если от библейского примера переходить к конкретной ситуации, то я мог бы сказать так, что человек, которого угрызают, человек которого зазирают, он может повести себя агрессивно, внутренне замкнуться и продолжать ненавидеть. А может продолжать вести себя таким образом, что его смирение связано не со слабостью, а с той силой, которая недоступна обидчику. И я припоминаю примеры своей собственной жизни. Одного из священнослужителя, игумена оклеветали в тяжёлом нравственном преступлении. А результат был следующий. Епископ запретил его в священнослужении, он был лишён и должности, и церковной квартиры. Ну и в общем-то подвергнут острагизму. С ним никто не общался. Вот, я всё-таки решил сходить к нему в гости, и не будучи ещё тогда священником, начал разговор с такой прямолинейностью: «Батюшка, но ведь то, в чём вас обвиняют, очень страшные вещи». И тогда он мне сказал: «Ты знаешь, Женя, говорю тебе как перед Богом, то, в чём меня обвиняют небылица, клевета. Я в этом не виноват. «Ну меня естественно реакция: «Почему вы не добиваетесь правды?» И тогда он делает чисто религиозный ход. Вот вам, что называется Евангелие в нашей жизни. Он говорит: «Но за другие свои грехи, я получаю по заслугам». То есть, он мыслит за собой нравственную порочность. И у него действительно были ошибки. И он воспринимает произошедшую клевету, как стук Бога в дверь его сердце, как возможность чем-то другим искупить свою вину. И вы знаете, всё встало на свои места. Бог увидел его смирение и правда открылась. И те люди, которые клеветали, просили у него прощения, образно выражаясь, в ногах ползали. Он, конечно, их простил. И ему всё вернули, во всем восстановили его. Но факт тот, что человек проделывает духовную работу и это конечно очень значимо. Но вот, пример такой, уже не из православной традиции, но тоже христианской я хочу вам привести. Дело в том, что нам иногда кажется, что если я с Богом, то со мной ничего плохого не может случиться. И достаточно верить в Него. Это ведь не так, потому что, когда мы рассуждаем о Боге, мы понимаем, что очень часто Бог, глядя на характер нашей религиозности в сложной ситуации. Ведь, одно дело, когда человек не верит в Бога, тогда всё просто, а когда верит, ну как фарисей. Вот, как его в этом случае встряхнуть и поставить на правильный путь? Греки говорили: «Те, кто не идет за судьбой, тех она тащит».

И мы можем сказать, что в нашей традиции это тоже правомочно. Если человек не хочет спасаться или спасается не так, как этого требует Евангелие, то тогда Бог вступается за него. И это человеку не всегда нравится, потому, что Он приходит в нашу жизнь не как Дед мороз, а когда землетрясение. Вдребезги разбивает всё наше мнимое благополучие, только для того, чтобы поставить нас на правильный путь. «Трагедия вошла в нашу жизнь, Бог посетил нас» - говорили предки именно о таком моменте. И вот пример, который я вам хотел привести, он касается именно этого. Один миллионер разорился, нового дела не начал и в безвестности на съёмной квартире скончался. В общем-то, ничем знаменательным себя перед своей кончиной не проявив. А дети, которые узнали о том, что отец умер, и приехали, чтобы забрать оставшееся достояние, убедились, что отец жил очень аскетично. Брать, собственно говоря, было нечего. Ходя по этой квартире, они наткнулись на дневник. И тогда сестра говорит брату: «Давай посмотрим, что папа записал в тот день, в который он узнал, что разорился». Они помнили этот день наизусть. И что же они видят. Они видят, что под этой датой записана самодельная молитва и там были такие слова, привожу их не дословно: «Господи, Ты тот, кто кротко разрушает всё, что я строил так дерзко. Для того, чтобы дать мне возможность увидеть небо. Поэтому я не жалуюсь».

И вот этот человек воспринял произошедшее разорение, унижение, потому, что обычно же богатые люди очень болезненно переживают отказ от капитала. Вот, он воспринял опять-таки, как стук Бога в дверь его сердце и сделал правильный ход - единственно правильный. Поэтому, когда мы говорим о том, что Христос предлагает нам подставить левую щёку - это на самом деле, гораздо глубже буквального осуществления этой заповеди, потому, что иногда это действительно будет очень соблазнительно для того, кто оскорбляет. Вот, и теперь, если от этого разговора мы перейдём к углублению в попытке проникнуть в эту заповедь, мы поймём, что есть некая сложность. Ну, допустим, я готов жертвовать собой, когда это необходимо и тем самым искупать какую-то другую свою вину за другие свои преступления. А что мне делать, если страдает ближний? Я же не могу сказать: «Ну, наверное, ты искупаешь свой собственный грех». Шесть хулиганов, допустим, колотят пенсионера на моих глазах, будучи наркоманами, вырывают у него пенсию, а я прохожу мимо и говорю» «Ну, наверное, у тебя были какие-то грехи. Потерпи. Наверное, Бог тебе многое простит». Ну, по такой же логике - мать не должна помогать своему ребёнку, если он заболел, вот, не давать ему лекарства, не ставить градусник, потому что, ну наверное, раз болезнь пришла, значит, он что-то искупает. И мы видим, что это заповедь ставит перед нами вопрос о мере нашей пассивности, в тот момент, когда мы сталкиваемся со злом. И я утверждаю, что мы можем жертвовать собой. Это очень оправдано, это по-Евангельски, это христианский тип поведения. Но мы не имеем право жертвовать другими. Мы склонны, должны себя склонять к альтруизму. Но у нас нет никаких оснований для того, чтобы такой мнимый альтруизм предлагать в отношении своих ближних. И это перед нами ставит со всей остротой вопрос об оценке войны. Почему? Потому, что хотя заповедь, не убивай, существует в этом мире, как высшее религиозная санкция больше четырёх тысяч лет, мы понимаем, что война остаётся неизбывной ужасной, омерзительной реальностью. И вместе с тем, собственно говоря, разговор о необходимости, о справедливости войны он невозможен вне вот этой категории альтруизма и эгоизма, о которых я сказал. Не случайно в Евангелие рядом с запретом на убийство, даже на мотив убийства есть другие слова: «Нет больше той любви, как кто душу свою положит за друзей своих».

Поэтому, когда мы рассуждаем о том, что делать если мы сталкиваемся с несправедливостью по отношению к ближним, то здесь чисто духовная схема не вполне работает. Она работает для меня, но я не могу предложить и её другому, в тот момент, когда ему нужна моя непосредственная, не духовная, а физическая помощь. Ну, вот, не знаю, допустим поучения Владимира Мономаха своим детям. И ситуация в которой была Россия в период татаро-монгольского нашествия. Она же как раз с этим связана.

«Я готов, да, остаться без крова и даже без жизни. Но когда враг приходит с тем, чтобы забрать жизнь моих ближних, уничтожить их святыни, что я должен делать? Должен возложить все свое упование на Бога, вот, просить его о чуде,там, где чудом должен быть я сам?»

Вы скажете, но ведь это связано с риском отнять чью-то жизнь, пусть даже этот человек не прав, но ведь Господь сказал: «Не убивай».

И здесь действительно дилемма. Как себя повести? И мы видим, что христианская традиция, не склоняясь к иудейскому толкованию деления убийства на незаконные и законные, она всё-таки понимает, что живя не в мире стерильного выбора, где мы чётко можем провести грань между добром и злом. Нам очень часто приходится выбирать не между добром и злом, а между злом большим и злом меньшим. И отказ от противостояния злу силой, от борьбы со злом, он приводит подчас ещё к большим грехам. Ну, возьмём отвлеченный пример и опять-таки, он связан с темой войны. Допустим, вы видите, как насильник надругается над ребёнком, и собирается его убить, вы рядом. Вы понимаете, что этот человек очень силён, но у вас под рукой палка или камень. Вы хватаете её с тем, чтобы защитить ребёнка, потом вспоминаете, что вы христианин. И может быть, заступаясь за этого человека, за это невинное существо, - доведём ситуацию до гротеска, вы убьёте насильника. И что же делать тогда вам с вашей совестью и заповедью? Вот тогда, вы отбрасываете палку, становитесь на колени и начинаете молиться о том, чтобы Бог заступился за несчастного. Но, вы не совершенный христианин, ваша молитва не услышана. Почему? Другой вопрос. Вот, насильник делает своё дело и убивает ребёнка, и уходит. Вы мучаетесь, каетесь, вам плохо. Ну, вы говорите сами себе: «Ну, а что я мог сделать? Есть же заповедь. И я не имел право её нарушить». Но согласитесь, какой-то нравственной гнилью, каким-то омерзением отдаёт эта псевдохристианская молитва. Вместо того, чтобы вступить в борьбу, может быть даже с риском убить насильника, вот, человек предлагает Богу стать чудом там, где чудом повторяюсь, должен быть он сам. И в принципе, эта тема философская, с которой церковь православная Российская столкнулась в конце девятнадцатого, в начале двадцатого века, в связи с явлением толстовства. Потому, что Толстой утверждал, что христианство не состоялось в истории по одной простой причине. Мораль хорошая, но её не до конца осуществляли. Ну и в частности Толстой выдвигал тезис о том, что если сказано: «не убивать, ты не должен этого делать ни при каких обстоятельствах, ни с какой меры допущения». И он писал много сказок, в этих сказках его герои не ели мясо, не пили вина, жили общинной жизнью. И, в общем-то, противостояли злу силой своего духа, одной нравственной чистотой.

И вот, однажды, некий корреспондент, третьеразрядный, я даже не помню его имя. Он написал, такой знаете, литературный памфлет, который больше сделал для обличения толстовства, чем многочисленные философские религиозные трактаты. Вот, в сюжете, который создал этот корреспондент, некая крестьянка возвращается с поля и подвергается насилию. И вдруг, появляются десять толстовцев - здоровые мужики, косая сажень в плечах, у них косы, грабли. Они возвращаются с поля. И они видят эту ситуацию, вот, женщина кричит, просит их помочь. Но они понимают, что они не могут за неё заступиться физически. А насильник в начале деморализован, он пытается скрыться. Но потом видеть, что эти люди вместо того, чтобы его остановить физически, начинают говорить ему, что он задумал плохое дело, что ему надо исправиться, стать толстовцем, перестать пить вино, есть мясо, предлагают ему почитать брошюры Льва Николаевича. Он понимает, что это какие-то странные люди, возвращается и делает своё дело. Вот, крестьянка плачет, она несчастна, насильник скрылся. Эти люди окружают её и говорят: «Ну, что ж поделаешь, ты же не могла ему сопротивляться физически? И мы не могли тебе такой помощи оказать. Поэтому переживи уж это», и ведут её в коммуну, утешая. Согласитесь, тоже ситуация, которая показывает всю внутреннюю неправду, религиозную деградацию такого восприятия Евангелия и христианской позиции. Поэтому, когда мы говорим о возможности убийства для христианина, мы понимаем, что эта возможность иногда необходима. И больше того, мы рассуждая на эту тему, понимаем, что без насилия в этом мире не обойтись. В том числе, и без насилия, которое получит некую религиозную санкцию. Другое дело, что это религиозной санкции никогда не будет иметь оправдывающего момента. Поэтому солдат, возвращаясь с поля брани, скажем, там, дважды Георгиевский кавалер, или Полный кавалер Святого Георгия, он, что, с чем сталкивался? С одной стороны он сталкивался с тем, что общество его почитает - герой. С другой стороны, приходя в церковь, он был, отлучаем от причастия. На него не смотрели, как на убийцу. Ему говорили: «Да, ты герой, но ты проливал кровь, поэтому во искупление этой пролитой крови, хотя бы и оправдана пролитой, ты отлучаешься от причастия на такое время». То есть церковь, понимая, что без насилия не обойтись, всё-таки называла зло злом, а грех грехом даже, если, это меньшее зло и меньший грех. И поэтому, когда мы переходим к теме войны, мы понимаем, что на войне человек может вести себя по-разному. Отказаться от войны вовсе он может только за себя, но ведь очень часто мы идём на войну не с тем, чтобы, как в средние века, свою нерастраченную физическую силу реализовать в рыцарстве, вот, в каких-то подвигах. А мы идём на войну с тем, чтобы защитить тех, кто сам за себя постоять не может. Это единственный морально оправданный статус войны. Почему? Потому, что, ну, справедливо давно подмечено, что можно делить войны на правые и не правые. Так вот правота, относительная правота войны только в том, что закрепилось в бытовой практике христианского воинства, то есть солдат. Ведь что делает солдат перед боем? Одевается во всё чистое. А кого мы облачаем во всё чистое и новое? Покойника. То есть, человек воспринимает бой, как способ не реализовать свою жестокость, не как желание насладиться предсмертными муками своего врага, не удовольствие испытывает от вонзания в тело врага, скажем, штыка. Человек отдает свою жизнь повторяю, - за слабых, за тех, кто сам за себя постоять не может. И если с таким настроением человек вступает в пространство войны, то тогда конечно, он может и не повредить своей совести. Не случайно, большая часть мучеников ранней христианской церкви было солдатами. Георгий Победоносец, Фёдор Тирон, Фёдор Стратилат - это всё солдаты. И значит, они каким-то образом совмещали в своём сознании воинскую службу, наверняка, связанную с боями, с баталиями, и значит со смертью своих врагов, с верностью закону Спасителя. Ну, вот у современного поэта и исполнителя эстрадной музыки Сергея Трофимова есть гимн спецназу и там потрясающие мысли, высказанные в поэтической и музыкальной форме: «Вторую роту под огнём орудий ведут в атаку дьявол и Господь».

Заметьте, в одном подразделении, в одном, не на разных сторонах могут быть люди, которые от войны получают духовную пользу, но во всяком случае не вредят себе, или вредят, но не сильно. И те, которых война действительно превращает в чудовищ. Почему? Потому, что есть те, которые вступают в ряды вооруженных сил, потому что им нравится убивать. Они получают от этого удовольствие, вкус к этому. Вот, если хотите такие Каины по убеждению. И есть те, которые понимают, что они защитники в том числе, и защитники своего собрата по подразделении, за которого они готовы жертвовать своей жизнью. И вот, в этом смысле, конечно, мы понимаем, что вся сложность интерпретации этой заповеди в нашей жизни выражается в том, что и без войны не обойтись. Мы живём в несовершенном мире и если война постучалась в двери, то отказываться от неё совсем, может быть будет большим христианским злом. Но раз уж ты оказался на войне, следи за своей совестью, за своей честью, чтобы она не была запятнана действительно преступлением убийства.

Вопрос

- Отец Евгений, тогда вы бы не могли прокомментировать такое явление как несправедливые войны в Советском союзе. Это наверное Афганистан, для Америки это Вьетнам, Ирак может быть. Как православный человек должен вести себя на такой войне?

- Спасибо. Если бы церковь была больше бы дистанцирована от своей исторической Родины, то есть могла бы смотреть на Отечество с точки зрения вечного критерия, ведь вы понимаете патриотизм не входит в христианскую ментальность, в качестве чего-то единосущного. Потребим этот термин. Патриотизм, надо поверять высшим благам.

- "My contry right tyrant" это не христианский принцип. Хотя Киплинг его высказывал. Мы должны его оспорить потому, что если моя страна не права, если моя семья не права, если мой сын не прав,- я должен ему об этом сказать, то есть я не должен быть на его стороне во что бы то ни стало. Как крёстный отец у Копполы высказывается на эту тему: «Никогда не иди против своей семьи». А христианский тезис, он противоположный: «Ты всегда должен быть за Бога».

И если твоя семья, твоя Отечество против Бога, то ты тогда должен пойти против неё. Константин Леонтьев это так и сформулировал: «Если моя Родина отречётся от Христа, я пойду против своей Родины».

Поэтому несправедливость поведение государства, несправедливость поведения армии, даже своего непосредственного начальника в справедливой войне. Война справедливая, да, скажем, не знаю, мы гоним Наполеона, но вот в конкретной ситуации мой начальник предлагает мне что-то безнравственное. Ну, не знаю, скажем обобрать пленных, вот, надругаться над ними. Я должен отказаться выполнять такой приказ, даже если это будет чревато трибуналом.

Поэтому, когда говорят о том, что церковь должна служить своему народу, я повторю вслед за отцом Петром Мещериным, что это ложь. Церковь должна служить Христу в своём народе. Если народ заблуждается, Церковь должна этот народ обличать, в том числе, если речь идет о воинах. Ну, это очень сложно. Почему? Потому, что армия ведь стоит на приказах. Если солдат начнёт давать моральную оценку, то тогда конечно, она, такая армия может оказаться нежизнеспособной. Поэтому для христиан это всегда чревато тюремными заключениями, трибуналами. Я припоминаю одного своего знакомого, который будучи восемнадцатилетним оказался в Афганистане. И вот они стали стрелять прямой наводкой в какой-то кишлак. Он был артиллеристом и после окончания боевых действий, после выполнения задания, он подходит к своему непосредственному начальнику и говорит: «Что мы делаем? Мне кажется, там осталось гражданское население, я видел в прицел женщин, детей, не убранную, стираную одежду». А тот ему отвечает: «Успокой свою совесть, твои руки уже давно по локоть в детской крови». Вот это рефлексия советского командира на какие-то нравственные терзания. Дескать, мы все повязаны и этой ситуацией, и кровью, поэтому лучше об этом не думать. На мой взгляд, конечно, это жуткая реальность, когда бесхребетных, не ставших ещё собственно говоря, людьми и мужчинами, молодых людей гонят в армию и используют их энергию. То есть, им ещё не продают, образно выражаясь, сигареты, водки, но уже предлагают убивать во имя интересов каких-то политических. Не случайно есть традиции христианские, которые зная о том, что война наверняка быть несправедливой, отказываются принимать присягу, брать в руки оружие. В русской православной традиции это никогда не было свойственно именно потому, что на протяжении столетий воинов воспитывали не замполиты, а православные священники. Ну, двадцатый век именно с замполитами, он многое изменил. Поэтому мне кажется, для современной армии во всей актуальности остаётся позиция древних христиан о том, что, да, мы будем, но лишь до той меры, пока эти приказы не войдут в противоречия с нашей религиозной совестью. Как только войдут - мы отказываемся исполнять. Вот, это конечно чревато трибуналами, расстрелами. Ну что ж, надо значит пройти через это. Лучше быть жертвой, чем палачом.

Вопрос

- Отец Евгений, наше общество еще, наверное, сейчас находится в таком состоянии, которое не позволяет нам во многом считаться обществом христианским. Как вы считаете, можно ли вот в обществе, не живущим по христианским принципам, исполнять эту заповедь - не убей и отменить смертную казнью. Попробовать добиться нравственности какими-то другими путями, не прибегая к насилию, не прибегая к нарушению этой заповеди?

- Если говорить о нашем обществе, я сказал бы так, конечно, мы даже не постхристианская, не языческая цивилизация. Разговоры о Святой Руси - это так, несерьёзно. Вот, и если вот к нашей стране применять ваше вопрошание, то я бы сказал так, если государство это делает на свой страх и риск, вот, я могу высказать свою позицию, но не должен в этом участвовать. Я не должен искать работу, которая будет связана с вынесением смертных приговоров. И не важно, прокурор я или исполнитель этого приговора в тюрьме.

Вот, а если, тем не менее, церковь привлекается, то тогда я конечно должен делать всё для того, чтобы предложить нечто лучшее. Вот, а если не привлекается, мы сами по себе ну, делайте, что хотите. Ну вот, давайте на этом сегодня закончим у микрофона был протоиерей Евгений Горячев. Спасибо.