В этих беседах, посвященных объяснению Символа веры, Мы пришли теперь к его заключительной части. Исповедовав веру во "...единую, святую, соборную и апостольскую Церковь...", Символ веры заканчивает так: "Чаю воскресения мертвых, и жизни будущего века. Аминь". До сих пор, на протяжение всего Символа веры ключевым, краеугольным словом, было начальное слово "верую". Именно оно подразумевалось в каждом утверждении. Верую во Единого Бога, верую в Сына Его Иисуса Христа, верую в его воплощение нас ради, человек, и нашего ради спасения, верую в Духа Святого, и, наконец, верую в Церковь. Но вот теперь в утверждении заключительном, которое как бы подводит итог всей нашей вере, всю её обнимает и объединяет, мы слышим другое слово.

Слово это  - "чаю", то есть в переводе с церковнославянского на русский язык - "жду". Жду воскресения мертвых, жду жизни будущего века. Именно на этом слове нам и следует остановиться. Ему, как бы это сказать, духовно удивиться. Что означает оно именно в Символе веры. В перечислении всего того, на что эта вера направлена, к чему она обращена. Не означает ли оно, прежде всего, особенного отношения верующего к тому, во что он верит, и, следовательно, некоей основной, решающей особенности христианской веры? Некоего последнего, о ней самой откровения?

Ведь не только слово "вера", но и утверждение "я верю", можно понимать и переживать по-разному. Сказать, например, "я верю в незыблемость законов природы", еще не значит раскрыть моего, личного, внутреннего отношения ни к этой незыблемости, ни к самим этим законам, не выражает ни радости, ни печали о них. Но когда, перечислив всё то, во что я верю, я добавляю "жду" - это означает, что моя вера во мне, претворяется в некое активное состояние, пронизывающее всего меня, и определяющее, так или иначе, и саму мою жизнь. "Я верую, и, потому, жду". Я жду того, во что я верю. Тут ожидание раскрывается как направленность, как действие веры, а вера - как источник ожидания, желания, устремленность и души, и сердца. Слявянское "чаю" сильнее русского "жду". "Чаю" включает в себя именно желание того, чего я жду, радость о нем, как о приближающемся счастье.

Но "чаять", "ждать" в этом смысле можно только чего-то, что я, хотя бы отчасти, уже знаю. Вот тут то и раскрывается нам то, что я называю особенностью, радостной и бесконечно глубокой особенностью христианской веры. Вера эта не в утверждении отвлеченных, умственных истин. Нет, она сама есть, прежде всего, встреча с тем, кого она утверждает, и потому знание, видение души, пронзенность сердца. Я чаю, я жду воскресения мертвых, потому что сама вера во мне, хотя бы в лучшие, чистые и высокие минуты моей жизни, пронизана Пасхальным светом, тайным, но таким радостным знанием, что Христос Воскрес из мертвых, чтобы нам открыть путь к нашему воскресению.

Что Он даровал нам Свою бессмертную, из гроба воссиявшую, свободную от смерти жизнь, и, тем самым, нашу смерть, сделал входом, приближением, началом победы. Я жду, я чаю воскресения мертвых, потому что оно даровано мне. Потому что вся христианская вера есть ничто иное, как внутреннее, умом не доказуемое, и всё же самоочевидное знание, что человек призван к вечности, что он не случайный, мимолетный пузырек на поверхности необъятного и бессмысленного океана.

"Если Христос не Воскрес, вера ваша тщетна", - сказал апостол Павел. Но Он Воскрес, говорит мне, поёт во мне моя вера. О чём радость пасхальной ночи? Как могли возникнуть, как, из какой выси, из какой глубины зазвучали в мире эти невозможные слова "..смертью смерть поправ, и тем, кто во гробе, жизнь даровал»? И дальше "смерти празднуем умерщвление, иного жития, Вечного, начало". И вот почему Символ веры заканчивается этим радостным "чаю", "жду".

Идет жизнь своим неумолимым и, как будто всегда ускоряющимся, темпом. И каждый день приносит свои печали и свои радости. Мы падаем, отдаем себя злу, тьме, страстям и страстишкам, поднимаемся, снова падаем. Но вот, если когда-то вошла в душу вера, если состоялась, произошла эта, иногда почти совсем незаметная встреча со Христом, и в Нем с благим и любящим Отцом, если коснулось души дыхание радостное и чистое Духа Святого, если раскрылась нам, нет, не внешняя, а внутренняя жизнь Церкви, это постоянное восхождение её к трапезе Царства, если полюбили мы лучезарный в своей Небесной чистоте образ Пречистой Девы Матери, увидели сердцем ласковую улыбку Преподобного Серафима, услышали внутри себя голос вечно зовущий домой, на небо, к Богу, то тогда верую претворяется в нас в чаю, жду, хочу, люблю, жду.

И внешне, может быть, ничего не произошло, и не произойдет с моей жизнью. Но на глубине её воцаряется это "жду". О, я знаю, суета жизни будет всё время заглушать его, я буду сам забывать, и как бы засыпать в житейских буднях. Но до конца уже не забуду, до конца не предам этого Света. Этой радости этой новой жизни, затеплившейся во мне. "Чаю воскресение мертвых и жизнь будущего века". Каким-то краем души я уже вкусил этой жизни, и знаю что она уже сейчас, уже тут, началась и доступна. И потому всякий верующий во Христа не только ищет у него помощи в этом веке, в этой жизни, он ждет её. "Ей, гряди, Господи Иисусе. И Дух и Невеста говорят: приди". И верующий пусть скажет: приди. Жизнь становится радостным ожиданием, и на всё это, на веру и на чаяние, на радость и свет, от всего сердца и всем существом мы говорим: "Аминь! Да будет так!". Завершен Символ веры, и сама вера уже живет, и побеждает, и знает, и ждет.