Здравствуйте уважаемые радиослушатели, дорогие братья и сёстры. У микрофона протоиерей Евгений Горячев. Мы продолжаем катехизические беседы. И закончили мы с вами большой цикл, который был посвящен оригинальной интерпретации слов Спасителя: Я есть истина

И переходим к другой глобальной теме посвящённой пути, потому что как мы с вами говорили в прошлый раз, недостаточно знать истину, надо знать дорогу, по которой до неё добраться. И вот, если предлагать это рассуждение с точки зрения подготовки катехуменов к Крещению, то конечно здесь самый раз поговорить о подготовке. Что делает нормальный обычный православный христианин, для того чтобы убедиться, что его участие в моральной мистической жизни не будет пустым, пустопорожним? Вот. И здесь напрашивается такой простой ответ - он кается, он молится, он постится. И вот, в общем-то, тема подготовки условная конечно, потому что он не только это делает, но если речь идёт о каких-то ключевых понятиях, то конечно об этом надо рассказать в первую очередь. И покаяние как подготовка, это конечно некая условность, потому что, во-первых, это Таинство, наряду со всеми, которые мы уже с вами разобрали, вот, с другой стороны это не разовое действо. Это то, что не может заканчиваться, пока мы живём в этом мире, вот. Но, все-таки для того, чтобы дать какие-то элементарные понятия, лучше всего, говорить о покаянии именно как о подготовки. Ну, начнём с некоторых вопросов - покаяние - есть ли разница между покаянием и раскаянием, или это одно и то же? Забегая вперёд, скажу, что есть, потому что Священное Писание содержит оба термина, и они не одинаково осмысляются. Если даже хотите, они существуют во взаимном противоречии, потому что о Иуде сказано, что он раскаялся, вот, и это не привело его ко спасению вот. А проповедь Иоанна Крестителя и Спасителя начинается слов о покаянии с призыва к покаянию, как к действию спасительному:«Покайтесь - ибо приблизилось Царство Небесное»

Ну, в конце нашей беседы о покаянии мы ответим на эти вопросы, в чём разница между тем и другим, а пока хотел бы начать с самых, что называется азов. Но, дело в том, что неплохо посмотреть на это слово с разных точек зрения и начнём мы с лингвистической стороны. Дело в том, что впервые этот термин или это слово вошло в мир среди народа завета, народа откровения богоизбранного народа. И, как я уже сказал, Иоанн Креститель, а следом за ним Спаситель произнес эти слова. И может быть, для нас немаловажно, то смысловое наполнение, которое и по сей день существует в еврейской языковой среде – покайтесь, на иврите покаяние звучит как тшува, и переводится этот термин как поворот. Это очень важно. Почему? Потому что именно с разворота начинаются многочисленные символические действия внутри церкви. В момент Крещения человеку предлагают повернуться от востока к западу для того, чтобы отречься от сатаны, затем повернуться вторично для того, чтобы соединиться со Христом. Многочисленные символические действа, связанные с другими элементами богослужения тоже происходит через разворот, через поворачивание, через хождение по кругу. Вот, там конечно есть и другие элементы, потому что круг тоже обладает колоссальным духовным, богословским наполнением. Ну, вот то, что в церкви случается поворачиваться и это не случайно, позволяет нам говорить о покаянии как о повороте, как о чем-то очень важном. Ну, вот в чем смысл именно поворота как начала покаяния? Дело в том, что это если хотите, постановка диагноза. Потому что, если человек не признался самому себе, если он не поставил себе диагноз - лечить его бесполезно. Ведь, что греха таить, у человека может быть очень серьёзное заболевание, и даже, если опытный врач сможет это установить, человека не заставить лечиться, если он не признаёт себя больным. «Вы знаете, у вас там опухоль головного мозга. Срочно требуется хирургическое вмешательство». А больной говорит: «Вы знаете, а я вам не верю, мне вообще завтра в экспедицию или у меня там, на Гаити куплены путёвки. Поэтому, я поеду чего бы мне этого не стоило, ничего у меня нет. Я хорошо себя чувствую». Как остановить такого человека? Поэтому, если человек не признается самому себе в чем-то, то тогда общение с ним затруднительно. И теперь если с этого бытового рассуждения перейти на почву покаяния, то мы могли бы сказать так, каяться нужно именно в тот момент, когда человек осознал, что он грешен. Ведь вот, если человек не считает себя больным - помочь ему нельзя, но если он больным себя считает - это полдела, потому что выздоравливает не тот, кто считает себя больным, а тот, кто лечится. Поэтому, смысл поворота заключается в том, что человек ставит себе диагноз, поворачивается в нужном направлении и делает первый шаг. Но вот, чтобы это пояснить примером из другой области, припомню иллюстрацию к этой теме из юмористического журнала. Толпа людей и все они идут за вожаком, в руках у которого плакат с нарисованным солнцем, а настоящее солнце восходит у них за спиной. Поэтому, когда Бог говорит: «Покайтесь» - это в первую очередь означает - повернитесь в нужном направлении, повернитесь в мою сторону. Поэтому, постановка диагноза заключается в том, что человек как бы говорит: «Я поворачиваюсь в сторону Божию, я признаюсь в том, что вся моя жизнь до этого момента была обращена на какие-то другие цели, вот, на какие-то другие задачи и теперь я в этом признаюсь, я ставлю себе диагноз, я смотрю в ту сторону, в которую до этого не смотрел». Поэтому вот, этот очень важный ключевой момент следует учитывать, это именно поворот. Но, согласитесь, если я повернулся, важно после этого сделать шаг и здесь мне кажется, следует учитывать тот перевод, который был сделан в другой языковой культуре.

Ведь после того, как вера стала распространяться, она стала распространяться в греко-римском мире эйкумена - это как раз эллинизированый мир. Поэтому от тшува еврейская была переведена как метанойя. И вы все знаете о том, что у этого слова как бы две основы - метафизика, метапсихоз в общем-то, однокоренные слова, показывают о том, что нечто должно произойти в одном и перейти в другое. Поэтому когда переводили покаяние на язык греческой культуры как метанойя, речь означало о том, что перемены в разуме должны привести к перемене в поступках. И это на самом деле тоже очень глубокая мысль. Почему? Потому что каждый человек, он представляет из себя мировоззрение и поведение. Как я мыслю об этой жизни в этом мире, так и поступаю. Перемена моего мировоззрения непременно должна привести к перемене моего поведения. Если я утверждаю одно, а живу совсем иначе, значит, я лгу, значит, моё мировоззрение где-то в глубине совсем иное, нежели то, которое я декларирую. Ну, вот я всё время привожу такой пример, припомните детство, когда мы спрашиваем у своих родителей, откуда мы пришли в этот мир. Вот, и совершенно обоснованно, ничего в этом плохого нет, родители потчуют нас аистами, капустами, магазинами. Почему? Потому что может быть, отвечать с физиологическими подробностями на этот детский вопрос, это только прибавить вопросов. И потом ведь ребёнок в своей простой детской глубине спрашивает не о физиологии, он спрашивает о тайне жизни. Вот, и мы сами можем себе даже взрослые задавать этот вопрос, потому что зачатие даже наукообразное да, расчленённое, расщеплённое, донесённое до моего сознания, все-таки не доносит до меня самую суть - тайну меня. Как я прихожу в этот мир? А это действительно воля Божья. Поэтому, действительно ребёнку говорят то, что он может понять и принять, о том, что его нашли в капусте там, и так далее. И, вот этот мальчуган или девчушка живут со своим детским мировоззрением, вполне им удовлетворяются, ничего в этом как бы сказать, зазорного и страшного для них нет. И, их поведение их мировоззрение абсолютно адекватны, созвучны друг другу. Но, наступает момент там гормональных бурь, вот, иногда это раньше иногда позже, особенно в наше время. Когда детей ну скажем, так болезненно вот, совершенно неоправданно просвещают тех вопросов, до которых они не доросли. Иногда это происходит в подворотне, чаще всего. Иногда это происходит через какие-нибудь школьные программы в тактичной форме через педагогов или родителей. Вот, молодой человек узнаёт или девушка о механизме зарождения жизни. И все мы помним этот момент, меняется наше мировоззрение, очень резко меняется наше поведение. Я стал другим в своих мыслях, я становлюсь другим в своих действиях, в своих интуициях. Вот вам пример покаяния из другой области. Поэтому, когда мы говорим о покаянии с этой точки зрения, мы понимаем, что как только я осознал, что есть Бог, как только я осознал, что у меня с этим Богом личные доверительные отношения, как только осознал, что я виноват перед ним вот, то, конечно моя жизнь должна измениться. Если она не меняется, значит, мера моего сознания очень поверхностна.

Ну, русское слово небезынтересное покаяние - оно как бы, по-разному интерпретируется. Вот, я не берусь судить за адекватность своих филологических изысков, но здесь действительно можно припомнить о том, что раскаяние это желание перестать быть Каином вот, но это очень сомнительная интерпретация. Почему? Потому что эти, в общем-то, не все люди грешат грехом Каина вот, конечно он отступник, конечно, он богопротивник, богоборец, если хотите. Вот, но всё-таки его грех носит очень специфический характер. Вот, поэтому мне ближе понимание этого слова, в связи с другой лингвистической основой или ситуацией. «Паят Адам Еву жену свою, и зачала и родила ему сына». Покаяться - паят, то есть мы видим некое сходство и вот, на мой взгляд, можно покаяние понимать ещё в связи с этим уже на славянской и русской почве именно как древнейшую библейскую символику брака. Почему? Потому что мы видим о том, что Бог говорит о своих отношениях с человеческой душой именно в символике свадьбы, супружеских отношений, где Бог - жених и любящий супруг, а душа невеста. Поэтому всякий раз, когда он призывает нас к покаянию, он свидетельствует тем самым о том, что этот союз, брачный союз, нарушен неверностью невесты, неверностью человеческой души к своему мужу и господину. И покаяться - это значит восстановить этот разорванный союз, перестать быть неверным. Вот, но я не настаиваю на этой интерпретации, просто она мне очень близка именно потому, что символика брака действительно прослеживается и Ветхом и в Новом завете.

Но, вот если отойти от филологической стороны и попытаться теперь поразмышлять о практиках покаяния, то мы должны признаться в том, что покаяние хотя и связано с исповедью, тема исповеди отдельно, мы будем об этом много говорить, но все-таки не жестко. Покаяние начинается не на исповеди и не заканчивается ей. Вот, и когда мы обращаемся к практике, которая существовала в древней церкви, мы видим что момент покаяния, предшествующий самой исповеди заканчивался уже после того, как исповедь состоялась. Но, я хотел бы остановить ваше внимание, дорогие братья и сестры на том, что исповедь в древней церкви носила публичный характер. Вот, сейчас, когда выносится евхаристическая чаша, священник говорит: Верую, Господи и исповедую

Что значит исповедую? Открыто признаю - то то и то то, вот поэтому исповедь носила публичный характер, и собственно говоря, человек признавался в присутствии общины в том, в чем он виноват, в чем он провинился, в чем он грешен. Я убил, я украл, я отрёкся, я заблудил. И все собравшиеся, переживали это как свою беду. Поэтому, когда мы говорим о том, что мы община братьев и сестер - это не только метафора. Почему? Да потому что в семье, и мы об этом тоже с вами уже говорили, мы переживаем чужую радость как свою собственную, чужую боль или чужой порок как свою боль, как свою ответственность, как свой позор. Вот, поэтому, когда человек признавался в том, что он согрешил, другие люди не указывали на него пальцем с презрением, не шикали на него. А они действительно, плакали вместе с ним, переживали, потому что грех одного, становился болью, ответственностью всех остальных. Не случайно это рассуждение связано с идеей церкви как Тела Христово. Ведь никто из нас не говорит: «Ну, вот болит у меня зуб, но это же зуб, а не я. Не буду обращать на него внимания». Поэтому, когда какая-то часть нашего тела нас тревожит, мы понимаем, что болит палец, а больно мне. И вот люди в Теле Христовом, в теле христианской общины они именно так переживали друг за друга. Это и было то духовное братство и сестричество, о котором возвестил миру Господь Иисус Христос. И поэтому вот исповедь носила публичный характер, и перестала быть таковой именно с момента, ну что ли, признания государством церкви как таковой.

После того как крестился император, он стал постепенно делать империю христианской, но не какими-то особыми указами и декретами, это тоже было, а скажем так, задним числом, если хотите. Потому что люди ну, пофантазируем, которые увидели императора, придерживающегося другой религиозной традиции, и может быть это не нравилось, но они понимал, и что это мощный это сильный император, поэтому скажем, убить его составить заговор, это сложно. Вот, но в то же время жить с ним в той системе ценностей, носителем, которой он теперь является очень сложно. Потому что он христианин - мы язычки, как бы быть? Но больше всего этих людей волновало даже не то, как быть с таким императором, а как быть со своими местами в этой империи. Потому что, как и сейчас все люди работали, ну мужчины, вот, занимали какие-то должности. А мы все понимаем, что если кабинет сменился, то, новый начальник предпочёл бы видеть на важных должностях, на местах, которые для него являются ключевыми, тех людей, на которых он мог бы рассчитывать, на которых он мог бы полностью полагаться. Желательно, если бы это были люди сходного мировоззрения, поэтому язычники при христианском императоре очень обеспокоились. Он же теперь начнёт ставить кругом христиан, и что нам делать? Я привык к определённому уровню жизни, к доходу, если хотите, а теперь что? И спонтанно, это никто не оформлял в особую доктрину вот, родилась идея о том, что можно только одним образом сохранить за собой места, стать христианами. Незачем императору искать других людей, мы все следом за ним станем христианами и тогда сохраним и свои посты, должности, и свой достаток материальный. И вот, еще недавно гонимую церковь, просто захлестнула наводнение вчерашних гонителей язычников, которые ещё недавно кричали: «Христиан львам!» Вот, они просто стали толпами приходить к епископам и говорить о том, что: «А мы хотим быть христианами, крестите нас». Вот, конечно их готовили, но о какой-то длительной подготовки речи не было. Но, что интересно, даже если бы речь о такой подготовке и шла, когда человек усиленно хочет обмануть, ну и готов принять формально все правила игры, пройти через все катехизации, через все посвящения, сказать везде - да, где надо сказать - да, но это не требует от него никаких жертв. Никто его львам не кидает, то конечно рано или поздно его крестят. Но, вот мотив изначально был другой, люди хотели стать христианами не потому что они полюбили Христа, не потому что они Ему поверили, не потому что признали в нём Бога, а потому что захотели в христианской империи не остаться без своих должностей. Это кстати, очень напоминает девяностые годы, вот, это вообще такая знаете, картина старая как мир. Вот, дельцы от религии, и конечно этих людей поготовили, крестили. Но, вот когда дошло дело до покаяния, до исповеди, если хотите, здесь и произошла первая накладка. Потому что эти люди готовы были усвоить церковные доктрины, но они не готовы были каяться, так как это делали настоящие христиане. Поэтому мы можем предположить, что в какой-нибудь бане сидят два бывших язычника, теперь новоиспечённых христианина вот, и рассуждают по поводу произошедшего вчера в храме. Какой-нибудь Марк говорит Геронтию: «Ты видел, что этот там, Галлий устроил, о чем он говорил на исповеди, что он такое о себе рассказывал?» - «Да, я ни за что бы в этом не признался, зачем это надо?» То есть эти люди превратили чужую боль, чужое страдания в банную или в кухонную сплетню, как бы мы сейчас сказали. Вот, и конечно от этого церковь понесла большой урон, собственно говоря, даже есть идея о том, что монашество возникло как реакция на обмертвляющуюся церковь, которая подорвала свой нравственный идеал, который был очень высок в эпоху гонений. Вот, собственно говоря, монахи это те, кто уходили из церкви с тем, чтобы вот не участвовать во всём этом. Но, если от этого общего рассуждения перейти к теме исповеди, то именно из-за этих людей исповедь и значит, покаяние перестало быть публичным и сделалось частным. То есть, для того, чтобы не затруднять этим людям момент публичного раскаяния. Исповедь стала той, которой она существует, и по сей день. Бог, кающийся грешник и священник, присутствующий свидетель этого покаяния. Конечно, смысл церковь попыталась сохранить тот же самый, что и при публичном покаянии. А какой смысл? Господи, мне так стыдно за ту боль, которую я тебе причинил, за ту рану, которую я нанёс тебе своим грехом, что я от этого отказываюсь, я это вырываю из себя, это больше не мое. Не запомни меня таким. А каким - человек говорил на исповеди. Вот, поэтому вот этот момент узловой церковь, конечно, сохранила, потому что согласитесь, дело не в том, что мы скажем на исповеди, Бог и так это знает. Священнику от бесконечных исповедей это, в каком смысле даже не интересно, все люди примерно одинаковые. Дело не в том, что мы скажем, а как мы это сделаем. И вот этот момент он сохранился, конечно, и на частной исповеди. Поэтому, когда сейчас говорят о том, что ни при каких обстоятельствах, вплоть до насилия с помощью государственной власти, священник не должен открыть тайну исповеди - это верно. Но, согласитесь это упадок по отношению к древней дисциплине, когда никто не собирался ничего скрывать. И мы видим, как скажем, апостол Пётр или апостол Павел постоянно говорили о своих грехах, которые были у них до обращения или даже после обращения как у апостола Петра. Вот, они не собирались исповедоваться какому-то одному лицу и потом делать вид о том, что этого в их жизни не было. Это конечно было, вот, ты об этом знаешь, и Бог об этом знает, но для всех других я вот, человек ничего такого не совершающий. Вот, я, конечно, могу сказать в пользу защиты частной исповеди, что конечно попытка сейчас ввести институт публичной исповеди приведёт катастрофе. Не тот народ, не тот был в момент, когда империя становилась христианской, не тот и сейчас. Поэтому, скорее всего это вызовет соблазн и лучше всё оставить как есть. Но, в малых общинах ведь действительно есть вот этот элемент любви, приязни, семейственности, если хотите, ничего страшного, если такая публичная исповедь будет спонтанно возникать. Почему? Потому что действительно таких случаев бывают, и никто такого человека не презирает, не укоряет, потому что его публичное исповедание воспринимается именно по-семейному.

Вопрос

- Отец Евгений, не могли вы немножко просветить нас по такому вопросу - отпущения грехов на смертном одре. И более частный момент – часто в художественной литературе или в кинематографе мы можем видеть, как священник отпускает грехи человеку, который находится уже в невменяемом состоянии, практически одной ногой на том свете и не может участвовать в этом процессе и никак реагировать. Поясните, пожалуйста, суть этого таинства или чина.

- Спасибо. Ну, исповедь на смертном одре ничем не отличается от всякой другой, поэтому человек должен исповедоваться в каждом своём грехе, в том, что мучает его совесть регулярно в течение всей своей жизни. Вот, а смертный одр предполагает такой момент, когда он уже сам к священнику прийти не может, священник приходит к нему и собственно говоря, те грехи, которые человек совершил с момента своей последней исповеди отпускает ему. Вот, ну бывает, конечно, бывает, всё бывает, а бывает, что человек о чем-то может поговорить только на смертном одре. Вот, то есть он лукавил, не полностью исповедовался в течение всей жизни и здесь, в момент непосредственного перехода в вечность понимает, что даёт ему какое-то мужество. Он понимает, что дальше запираться бессмысленно, скоро это всё станет явно да, вот. Он все- таки проговаривается о самом главном, о самом наболевшем. Вот, это не очень конечно, хорошо, потому что, а будет ли такая возможность? Дождусь ли я смертного одра с тем состоянием души, которое надо? Может в кому впаду. И, не приходя в себя, умру и что тогда делать? Вот, а что касается глухой исповеди, то конечно это злоупотребление. То, как вы это писали когда священник приходит, человек в невменяемом состоянии, то есть он потерял сознание. И читаются молитвы, он покрывается епитрахилью с разрешительными словами – «Прощаю, там и разрешаю тебя там, от всех грехов твоих». Дело в том, что церковь настаивает на том, что участие в таинствах это всегда личный сознательный момент. Ни одной из таинств не может быть совершенно над человеческим существом в бессознательном состоянии.

Вот, дети на крещении исключение, потому что мы уже говорили с вами на эту тему, они крестятся по воле своих родителей. Вот, маленьким детям, поскольку они грехов не совершали, грехи не отпускают. А вот, что касается исповеди взрослого человека, то конечно не за него, другой человек не может покаяться, вот, ни он сам, будучи в бессознательном состоянии не может получить отпущение грехов. В данном случае только сам за себя. Поэтому, если это существует, если некто практикует это, то конечно он нарушает все церковные каноны, Ещё можно в глухую, в бессознательном состоянии человека причастить или там, скажем, совершить над ним таинство соборования, но это подразумевает, что вся жизнь этого человека до этого - была церковной. Поэтому, он причащался и может получить причастие, даже если вот он, не в себе. Вот, или там, может быть пособорован, и в данном случае таинство это воспринимается как облегчение его страданий. Но, делать это над тем, кто не был воцерковлен, кто никогда не ходил в церковь, тоже запрещается именно потому, что у человека не было активной воли к участию в церковной жизни. И поэтому совершенное над ним в глухую первое соборование или первое причастие будет навязыванием ему того, чего он не хотел. Вот, но исповедь возможно только над человеком, который находится в сознательном состоянии. Принятие исповеди возможно только у человека в себе. Если он сознание потерял, молебен о здравии, соборование, причастие, если он был церковным человеком да. Но - не исповедь.

Ну, о других особенностях разговора, связанного с исповедью, с покаянием мы поговорим в наших следующих встречах. Всего доброго. С вами был протоиерей Евгений Горячев.